– Ну что, сука, допрыгалась?

Лис действительно прыгал, примеряя обновку на голове приезжего. Обновка была великолепна, а голова так себе. Никто не составлял акта об её приёме в отделение, никто не видел пострадавшего, и фактически её держали в каком-то подобии рабства или плена. Девушка начинала догадываться, что от нее хотят вовсе не признательных показаний.

– Не слышу?

– Чего?
– вяло отозвалась Алиса.

– Ты не понимаешь что ли? Нерусская что ли?

Лис шутит:

– Вы что имеете в виду, месье?

– Вариант, значит такой, - быстро озадачился лейтенант, - либо ты даёшь мне прямо здесь, либо я тебя на ночь сажу в изолятор... хотя не, оформим тебе административку на пятнадцать суток, где уже набралось много гастеров. Я шепну им кто ты, и за эту ночь много немытых херов побывают в твоей... вагине. И всё у тебя будет... всё, от мягкого сифилиса до твердого шанкра. А так, если выберешь меня, то в тебе побывает только один хрен и то - русский, славянский. Ты же националистка!? Соглашайся. Как ты на это смотришь?

Алису прошиб холодный озноб: она отлично знала о тех пытках и унижениях, которым подвергаются люди, попавшие в застенки к полицаям. Лейтенант, по-кошачьи щурясь и сонно двигая челюстями, придирчиво изучал девушку, демонстративно вращая в руке ключами. Решение нужно было принимать молниеносно, и она небрежно сказала, добавив безразличия в уголки губ:

– Что же, я не против. Видите ли, дяденька милиционер, я давно не девочка и раньше встречалась с ниггером.

Полицай выпучил пустые глаза:

– Как, ты же скинхедка?

– Я потому ею и стала, когда меня Жан изнасиловал. С тех пор у меня куча венерических болезней, так что напугать меня мягким сифилисом и твердым шанкром у вас не получится.

– Врёшь!
– глаза полицейского сузились.

Алиса царственно встала из-за стола и начала расстегивать ремень:

– Хотите - проверьте.

Она бессознательно расстегнула ремень и уже потянула за молнию на джинсах, когда полицай махнул рукой. Бывший мент всё еще механически жевал безвкусную, как его жизнь, резинку. Затем проронил:

– Шлюха, пошла вон отсюда.

Когда мне закончили пересказывать эту знаменитую в узких кругах историю, Алиса скромно добавила:

– Вот так я переспала с негром.

Я вымученно улыбнулся, оценивая шутку. Признаться, если бы её слова оказались правдой, то в моей жизни что-нибудь навсегда померкло, как если бы вдруг кто-нибудь сумел проглотить солнце.

Мне понравилось бывать в новой компании. В ней, проявив чисто русскую лень меня нарекли Духом: скромно и по фамилии. Чуть ли не впервые где-нибудь, кроме сети, я мог открыто поговорить на любые темы с умными и развитыми людьми. Причем это были именно мои сверстники. Иногда к нам приходил Илья, с таким блаженным и одухотворённым лицом, что издалека было видать - это православный. Он посвятил свою жизнь христианству, отчего Шут не забывал посмеиваться над ним. Но срачи, возникающие вокруг Никейского символа веры выглядели куда веселей, чем тупое обсуждение моделей автомобилей из моего прошлого.

Но вот карланы меня раздражали, из них лезло столько перьев, комплексов и позерства, что хотелось огреть каждого из них по башке. Один раз я присутствовал при демотивации дворника, когда малолетки, испив пива, погнались за первым встретившимся им оранжеворубашечником. Избиение дворника выглядело, конечно, весело, но зрелище походило на то, как будто чернь решила проучить своего владыку. Дворник, бросив метлу, улепётывал по набухшей от возбуждения улице. За ним, подхватив метлу, как царский символ власти, с улюлюканьем неслась толпа худосочных школьников, общей численностью рыл пятнадцать. Дворник сдавал олимпийский норматив, перепрыгивая ограждения, и мог явно надеяться на золото. А преследующие его школьники напоминали толпу обожателей.

– Каждое утро, где-то в Африке просыпается газель, - философски заметил Слава, - она должна бежать быстрее, чем лев, который хочет ее съесть.

– Каждое утро, где-то в России просыпается таджик, - дополняет Шут, - он должен бежать быстрее, чем скинхеды, которые хотят его отпиздить.

Мы хохочем, глядя на то, как погоню возглавляет Лом. Железный колосс передвигается гигантскими скачками. Именно в его руках оказалась таджикская хоругвь - воздетая к небесам метла. Всё это происходит в центре, в глазном яблоке города и ни один полицай не оберегает эту зеницу. Издалека, с невидимой площади, доносится деформированный шумом колокольный звон. Илья начинает креститься, чем заслуживает презрительный взгляд Шута:

– Ты всегда будешь креститься, когда услышишь что-то церковное?

– А что в этом такого?

– Рабство. Ты же раб божий, вот и всё.

– Когда это я себя рабом называл?

– Это не ты, это твоя еврейская религия так говорит.

– Ты ответишь за то, что еврейской её назвал!

Шут ликует:

– Да, отвечу! Иисус Христос был евреем, весь Ветхий Завет - это сплошные еврейские истории. Новый Завет - те же евреи, вспомни апостола Павла. Так зачем эти еврейские бредни нам, русским людям?