По идее мы должны услышать несколько выстрелов, после чего ринуться к автомобилю и помочь девушке. Но ничего не происходит. Через минуту автомобиль начинает медленно трогаться, а затем резко останавливается и приглушённые крики, доносящиеся оттуда, заставляют нас сорваться с места. Благодаря Алисе дверца приоткрыта, поэтому мы уже внутри.

– Что за!

Бурундуков со страхом скосил карие глазки и получил заслуженную награду прямо из моего кошелька, отчего сполз под кожаное сидение. Водитель, родом из облагороженных обезьян, совмещающий функции охранника, стал необходимой жертвой. В конце концов, если у него хватало духа работать на того, на чьей совести тысячи косвенно загубленных жизней, значит он ничем не лучше своего босса. И пусть система хоть изойдет на пену, показывая завтра слезливые ролики про оставшихся без кормильца детей.

Алиса плачет, размазывая по щекам косметику:

– Извините, я не смогла! Оцепенела. Я хотела сказать... но не смогла.

Из ушей Славы выплескивается адреналин:

– Плевать, дело сделано, можно гулять смело! Молчун, заводи машину, валим на хер отсюда.

Но, не успели мы отъехать, как к нам приблизилась полицейская машина. Оттуда выковыривается огромный ходячий колобок, который, судя по виду, убежал не только бабушки с дедушкой, но и от голодной лисы. Он деловито подходит к тонированному автомобилю и, оглядываясь, стучит по стеклу:

– У вас всё нормально?

Если не считать, что внутри машины сидят трое террористов в окружении двух трупов, то у нас всё нормально. По трассе проезжает встречная машина, и я глупо, как корова, провожаю её взглядом. Полицай продолжает:

– У вас всё нормально? Простите, если отвлекаю, но мы согласно разнарядке должны осматривать все подозрительные автомобили... Приказ вышел... Я открываю дверь.

Лучше бы он этого не делал. Как только любопытная и толстая морда полицая заглядывает внутрь, чтобы полюбоваться той роскошью, которая светит ему только в глянцевых журналах, его голова разлетается от выстрела Молчуна. Слесарь, матерясь, выбегает на дорогу, и мы все понимаем - это конец. Звучат ещё выстрелы, ответная автоматная очередь. И через пару мгновений мы видим Молчуна, перешитого рваными красными ранами. Понятно даже мне - не жилец.

Слава, схватившись за голову, прокусывает нижнюю губу:

– Что ты наделал!?

Молчун улыбается:

– Революцию, - затем добавляет, - дела плохи, второй ублюдок успел по рации что-то передать. Валите на хрен отсюда. Сворачиваете в лесок, там бросайте машину. Мимо постов не ездите.

После того, как я выкинул из машины трупаки, высовываюсь и кричу другу:

– Поехали отсюда быстрее!

Наверное, Молчун благодарен мне, что я помню его обещание. Слава заторможен:

– Молчуна здесь оставим?

Тот сам отвечает нам:

– Конечно. На хер вам меня тащить с собой? Спасибо, я вновь почувствовал, что такое жизнь. А теперь валите отсюда.

Мы не жуем мелодрамы, а лично я так вообще рад, помня наш старый разговор с Молчуном, что он дарует шанс удрать. Выкидывая мертвецов, давим педаль в пол и скрываемся.

К ночи мы смогли выйти в город и провели тёмное время суток в старом коллекторе, где побеспокоить нас мог только приблудившийся бездомный. Было ясно, как божий день, которого так не хватало, что песенка почти спета. Слава сидел в углу, обхватив ноги. Смерть Молчуна ударила по нему сильнее всего. Без извечных фиников он кажется потерявшимся ребёнком. Как-то я спросил его, почему он всегда ест эти фрукты. Слава сказал мне, что финики напоминают ему людей. С виду невзрачные и черные, скукоженные и жалкие, но если надкусить их, дойти до кости, то там - металл, сила, воинственная потенция, желание жить и рвать зубами. Теперь он уже пару дней не ел их и испытывает тяжёлую ломку. Я, сжимая Алису, думал о выходе из кризиса.

Кризисные времена рождают диктатора. Но, когда он выводит народ из стагнации, диктатор автоматически становится не нужным народу. Поэтому задача каждого диктатора - постоянно ввергать страну в кризис, чтобы как-то обосновать своё нахождение у власти. Самый простой - устроить войну. А здесь годятся любые внешние факторы: от врагов народа до евреев. Исключения немногочисленны, как Августо Пиночет. Тоталитарная система заведомо обречена на провал - в ее сути не заложено изменение. А еще проблема в том, что современный глобализированный мир, стянутый корсетом экономических и военных договоров, неминуемо раздавит любой отдельный элемент глобальной системы, который захочет жить по-своему. Автаркия Северной Кореи существует, потому что не играет никакой роли, и скоро уже доест сама себя. Поэтому, говорят теоретики, если возможна национальная революция, она должна произойти в странах - основных игроках геополитики. В этом, мол, и была ошибка большевиков, не сумевших воплотить мировую социалистическую революцию в жизнь, отчего и были уничтожены.

В этих условиях была ли обречена на успех наша деятельность? Неправильно поставлен вопрос. Наша деятельность обречена на успех, тогда как мы заведомо были обречены на смерть. Нации, за которую мы сражались жестокими методами, необходима вера в то, что у неё есть герои. Необходима уверенность в том, что она способна на поступок. Наша группа стала символом, который показал, что перемены возможны. Мы доказали, что русские - это не обиженный носатый народец, а просыпающийся северный исполин. И когда он окончательно разомкнёт веки, не поздоровится всем тем, кто пировал на его спящем теле.

Опросы общественного мнения, размещённые в интернетах, показывали, что нашу деятельность поддерживают больше половины граждан страны. А это показатель того, как ненавидят власть. Возможно на тех стихийных митингах, что будут собираться после нашей смерти по поводу фальсифицированных выборов, жертв этнической преступности, сбитого правительственной машиной ребёнка, кто-нибудь, вспомнив наш бесстрашный пример, не побоится взять в руки камень. Неизвестный бросит булыжник, памятуя о нас, заражённый нашим примером, и вызовет лавину камней, которая сметёт с лица земли власть, которая убивает мой народ.