Фёдору показалось, что он по-прежнему не нравился командиру. Удивляло только, что и Андрей не мог похвалиться доверием. Личный документ у Фёдора командир забрал, обещая вернуть по возвращении.

 Отправились на заре, решив идти по три часа до рассвета по тропам, а днём через лесные массивы. Скорость продвижения группы обещала понизиться до предела, и двести километров могли стать недостижимой мечтой. Три бойца держались обособленно, немецкие автоматы держали постоянно на боевом взводе и шагали позади Фёдора и Андрея.

 Сам факт, что командир им обоим не позволил иметь какое-нибудь оружие, вызывало у Фёдора неприятное предчувствие. Было постоянное ощущение, что пуля из немецкого автомата могла попасть в грудь со стороны врага и в спину от идущей позади троицы. Сам по себе план командира должен был помочь в случае встречи с фашистами. Но сам факт, что Фёдор и Андрей исполняли роль партизан, захваченных в плен, мало их радовал. Прошли они, таким образом, один населённый пункт, легко снабдившись продуктами, но дальше нервы обоих безоружных дали сбой.

 Андрей первым стал шёпотом договариваться о побеге. Оба не забыли, как легко заработали у командира отряда смерть два полицая. Они ведь тоже в отряд попали неизвестно откуда. А когда в отряде так легко решается вопрос о жизни и смерти, не лучше ли поискать другой отряд с другим командованием!

 У Фёдора созрел план исчезновения, когда они приблизились к селу, в котором была пристроена в дом деда Надя. Это был вариант рискованный, так как деда могли за это время убить, а Надю отправить работать в Германию. Ночью, когда бодрствующий партизан стал клевать носом, они отползли в сторону и растворились во мраке.

 -Ты меня поцеловал?
– изумилась Марина, - Чудно как-то!

 -Почему?
– спросил Николай, синея от голубизны глаз намалёванной школьницы.

 -Так меня ж никто не целует, сразу на кровать валят!

 -Как это - на кровать?
– не понял Николай.
– А если кровати нет?

 -Так на траву! Один раз попался такой энергичный, прямо в крапиву нырнули!
– Марина так заливисто рассмеялась, что у Николая даже отголосков ревности не проявилось. Он понимал, конечно, что девица эта весьма лёгкого поведения, но в двадцать один год ему, не знавшему женщин, едва ли необходима была целомудренная подруга.

 Хотелось вот так, легко и просто завоевать красавицу. О траве и крапиве в голову ему не приходило, потому что звериного азарта он не испытывал, но в гости в свой дом он Марину пригласил. Она охотно согласилась. Мать его, Прасковья, улетела на курорт в Кисловодск, дядя Лёша отбыл на время к старшему сыну, у которого жена не была мегерой и охотно ухаживала за стариком.

 В доме особого уюта не было, но суп, приготовленный Николаем, Марине понравился. После чая она потянулась на шатающемся стуле и спросила:

 -А я могу остаться ночевать?

 Её глаза во время улыбки стали такими голубыми, что Николая затрясло сверху донизу каким-то незнакомым возбуждением, и он дрожащим голосом промямлил:

 -Конечно!

 Он бесхитростно постелил ей на одной кровати, себе на другой, закрыл шторки на окнах, за которыми стало темнеть, и они полезли каждый в свою кровать. Николай лежал, боясь громко дышать. Ощущение, что он делает что-то не так, не покидало его. Марина вывела его из состояния оцепенения, сказав короткую фразу:

 -Ну иди же сюда!

 О. как запела его душа! Он слетел со своей кровати коршуном, вонзил ноги под согретое одеяло и снова замер, ощущая рядом шелковистую кожу руки, потом ноги, потом груди и,наконец, губы Марины.

 -Ты не снял трусы!
– засмеялась она.
– И мои тоже!

 Ему это было так незнакомо, но её помощь пришла во-время, и всё получилось как нельзя лучше. Спустя минуту Марина попросила таз с водой и пока занималась гигиеной, смотрела на его тощее тело, ставшее в сумраке комнаты ещё более убогим.

 -Какой ты худой!
– чуть не плача проговорила она. Ему стало не по себе. Чувство, готовое перерасти в любовь, стало гаснуть даже не от того, что она сказала, а при мысли, что такого, каким он был в этот момент, может Марина не любить, а только жалеть. А это было для него не одно и то же.

 Утром Марина сказала, что ей негде жить, и она была бы согласна остаться жить с ним. Для Николая такой вариант грозил осложнением, в отношениях с матерью. Ведь Марина видела в эту ночь пустую комнату. А в ней жили мать, дядя Лёша, он...О, нет! Он проклинал своё тело, свою внешность, с которой трудно рассчитывать на любовь той же Зины. Зина вдруг явственно нарисовалась в его воображении, встала рядом с Мариной. И ни голубизна глаз, ни шелковистость кожи Марины не смогли преодолеть шедевр - зелёные глаза Зины.