Шрифт:
Шла какая-то снова полоса неудач, как в средней школе. Наверно, преподаватель живописи заклевал бы Николая, пользуясь тем, что он уже стал Деканом Худ-графа, Членом Союза художников РСФСР и Народным Художником УАССР. Звания сыпались на его голову, потому что он попал в струю с теми темами, которые так нравились коммунистам.
Мастерство у преподавателя, конечно, было, но почему преподаватель был недоволен, что его ученик, то-есть, Лубин Николай, успешен в изобразительном искусстве, самому Николаю было непонятно. Скорее всего, сам преподаватель не был настолько высок в своём мастерстве, чтобы не бояться, что ученик его превзойдёт и затмит. Несмотря на то, что на защиту Николая встали другие преподаватели живописи и рисунка, учиться стало тяжело.
Каргашин предложил ему забрать документы и поехать учиться в Москву вместе с ним. Николай бы так и сделал, если бы на месте Каргашина был кто-то другой, но не этот ветреный, кудрявый покоритель девичьих сердец, который и к четвёртому курсу не научился рисовать. С Зиной Николай уже не разговаривал, обнаружив однажды слабое сходство в портрете ремесленника с её тонкой шеей, покатыми плечами и рыжими космами, написанном преподавателем живописи. Да и зеленоглазая красавица пригляделась ему, а в веренице подруг, с которыми он крутился ей уже давно было мало места.
Зина и сама была виновата. Её желание непременно познакомиться со студентом механического института, которых она непременно притаскивала на студеческие вечера, не стесняясь Николая, сделали своё дело. Любовь Николая потухла окончательно.
Четвёртый курс почти полностью освободился от общеобразовательных предметов. Рисовать приходилось много. Уже никто не завидовал Николаю. Кто рисовал хорошо, считал себя будущим мастером, а кто не научился рисовать, смирился, поняв, что к облакам славы без крыльев не подняться.
Преподаватель вырастал глыбой над своими учениками, став скоро и Заслуженным Художником РСФСР. Обучение под руководством мастера выглядело настоящей пыткой. Поправлять рисунок Преподаватель любил, но только портил. Стирание ластиком его карандашных линий "маэстро" встречал негодующим взглядом и острыми репликами. Николай на всё это отвечал молчанием, продолжал старательно стирать. Рисунок при этом хуже не становился.
Сама похвальба преподавателя, что ему незаслуженно поставили "три" за диплом, а он скоро станет Народным Художником РСФСР, вызывала в Николае неприятное чувство.
глава 34
О мирной жизни пришлось забыть скоро. По лесу крался отряд партизан с северной стороны и наткнулся на их заброшенную деревушку. Распросы больше походили на дотошный допрос. Почему не в армии, почему не в партизанском отряде, и вообще кто такой. По всем выкладкам Фёдор походил на дезертира, которому дела нет до бед Родины. Фёдор на этот раз никаких документов показывать не стал, так как уже совершенно не походил на бойца Красной армии, и уж тем более на офицера.
Усохший основательно, с тонкой, циплячьей шеей, провалившимися глазами, в деревенской, истёртой до дыр одежонке, он мог только похвалиться небогатыми на волос усами да какой-то "калмыцкой" бородёнкой на самом кончике подбородка.
И всё-равно командир отряда, судя по погонам - майор-артиллерист, назойливо повторял вопросы над его ухом, выискивая какую-нибудь компрометирующую неточность в ответах.
Час спустя, устав получать довольно однообразные ответы, майор перешёл к распросам Нади.
Быстро выяснив обстановку, командир решил выбить немцев из соседнего села, занять круговую оборону и осесть здесь надолго.
Надя сразу поняла, что тихая жизнь ей только снилась, что война идёт не где-то, а именно здесь, и будет ещё хуже не сегодня-завтра.
Утром отдохнувший немного отряд, вооружённый довольно основательно и имевший даже не крупную пушку, установленную на полозья, покинул обогретые дыханием избы. Через несколько часов Фёдор с Надей услыхали уханье пушки, лёгкое стрекотание автоматных очередей, громкие хлопки винтовочных выстрелов. Бой продолжался не более одного часа.
Потом наступила гнетущая тишина и томительное ожидание. Партизанские вылазки обычно заканчивались быстрыми отходами вглубь леса. Но часы ползли медленно к вечеру, а из соседней деревни никто назад не возвращался. Фёдор сгорал от любопытства, но не решался пойти следом, чтобы убедиться в маленькой победе партизан, которых для немцев, квартировавших в деревне, было слишком много.
Партизаны закрепились в деревне, казалось, надолго. Надя сходила за продуктами. К её радости получила не только помощь от жителей деревни, но и немного захваченного продовольствия немецких вояк. Командир отряда сочувственно отнёсся к болезни Фёдора. С европейской кухни Фёдор ожил через две недели и захотел поблагодарить партизан. В деревню он пришёл поздно вечером с Надей. Партизаны готовились встретить самолёт с большой земли.