У деревни старик ушёл вперёд и, убедившись, что у трупа нет ни души, вернулся за фёдором. Фёдор крался возле плетёного из ивы в рост человека забора. Оттуда же, не решаясь подойти вплотную, пытался разглядеть изуродованное муками лицо покойника. На Андрея повешенный не походил, а Ивана с Егором старик бы узнал сразу.

 -Такого не знаю, - с ноткой сожаления в голосе, сказал Фёдор, вернувшись к старику и Наде.

 -То-то, и я не признал в нём гостя, - подтвердил отец Ивана.

 Фёдор только после его слов сообразил, в чьей бане ночевал.

 -Ты, отец, не отчаивайся!
– сказал он как можно убедительней.
– Возможно, наши товарищи могли заблудиться или вышли к другой партизанской группе. А парня неплохо бы снять и похоронить.

 -Что ты! Нельзя! Немцы предупредили, что если кто сделает это, всей деревне отвечать придётся!

 -А что, в деревне не осталось ли у кого ещё ружья?
– спросил Фёдор, чтобы сменить тему разговора.

 -Так, у Филиппыча, наверно, есть. Только не отдаст ведь, сам хочет какую-нибудь подлянку фашистам устроить. Я, говорит, старый, смерть всё-равно от такой жизни скоро наступит, так хоть одного гада упеку. Немец-то всё злей становится. Наверно, наши задают им перцу.

 Нешто будут терпеть супостата на русской земле!

 -Ну, Филиппыч - человек старый, это точно. Не след ему воевать. Может, пригласишь его сюда? Желательно с ружьишком, а?

 -Сейчас не получится. Гулять по деревне с ружьём, всё-равно, что на медведя идти с перочинным ножиком. Нужно подождать, когда немцы отдыхать надумают в обнимку с их шнапсом. Да лучше всего, с зарёй, когда у этих бандитов самый крепкий сон. А самыми опасными тут и не фрицы вовсе. Тут полицаи бесчинствуют. Правда, их часто куда-то всё на машине увозят. Сейчас их как раз и нет.

 Николаю вспомнился почему-то сразу Чернявый, расстрелянный в отряде. Он почувствовал опять приближение приступа язвенной болезни, и стал торопиться обратно. Старик не стал задерживать его, восприняв перекошенное болью выражение лица Фёдора по-своему. По соседям собранные продукты погрузили на деревенские санки, и Фёдор с Надей поплелись назад в надвигающуюся навстречу им темень леса. Скоро, откуда-то сбоку, замелькали пары огоньков. Не иначе, волки, принюхавшись, заинтересовались содержимым санок.

 -Чёрт возьми!
– выругался Фёдор.
– У меня же спички напересчёт!

 -Давай вернёмся!
– с нескрываемым волнением предложила Надя.

 -Да уж точно, другого тут ничего не придумаешь, - проворчал Фёдор. Они повернули назад, пошли быстрым шагом, но когда вышли на открытое пространство, выползла из-за леса луна и осветила ярко весь путь до околицы. Деревня стала недосягаемым убежищем, более опасным, чем эти лесные собаки, лязгающие челюстями и окружающие их с флангов.

 Им пришлось за эту ночь воочию убедиться в необыкновенном уме волчьей стаи, обонянием чувствующей безоружного человека. И хотя волкам доставалось и от немецких автоматов, и от русских, расплодились они нещадно, питаясь мертвечиной вдоволь. Два человека стояли спина к спине до самой зари, окружённые полдюжиной расположившихся полукольцом взъерошенных волков, не решившихся напасть только потому, чвто четыре из них были ещё подростки, неопытные в охоте, волк был ещё не слишком голоден, а волчица не решалась начать атаку одна. Да и ножи, выставленные вперёд, действовали немного устрашающе, хотя как можно было тупыми деревенскими ножами воевать с изворотливыми хищниками, которых и лоси не могли рогами и копытами напугать.

 Их привлекали больше санки, в которых так заманчиво благоухал свежей кровью поросёнок! Но ни Фёдору, ни Наде не хотелось даже с риском для жизни потерять это богатство.

 С рассветом, опустив морды вниз, косясь на них недовольными взглядами, стая ушла в сторону леса. Насквозь промёрзшие, вернулись они в заброшенную деревню. Фёдор уже не мог терпеть боль, пожаром охватившую грудь, катался по полу, не пытаясь сдерживать стоны и скрежет зубов.

 Надя стояла у порога, безвольно опустив руки. Лицо её страдальчески подёргивалось. Молодой, красивый Фёдор, доживший до тридцати лет, погибал, как ей казалось, у неё на глазах, не успев повоевать, и она не знала, как и чем ему помочь. Снова идти в деревню к людям одной было страшно, но другого выхода не было. Она знала, что может помочь только деревенская бабка, которая в силу вечно нищенствующих колохозников, непременно должна была быть в этой деревне в образе целительницы.

 Страх встретить немцев был слабее встречи с волками. Но она ведь была без поклажи, приманивавшей зверей. Это её приободрило, и она пошла назад, вооружившись на этот раз топором. В деревне было ещё тихо. Жители без нужды из дворов не высовывались. Надя вошла в калитку знакомой избы, как ей показалось, незамеченной.

 Сразу после сессии была организована экскурсия в Ленинград для обеих групп вновь испечённого четвёртого курса худ-графа. Надо сказать, что для будущих преподавателей рисования, черчения и труда условия создавались практически тепличные. Такая экскурсия стоила немалых денег. Почти полсотни молодых людей ехали на десять дней, не считая дороги, с правом бесплатного посещения всех музеев северной столицы для знакомства с шедеврами искусства.

 Конечно, такое знакомство с творчеством многих мастеров Европы и России было необходимо для будущих встреч с учениками школ, чтобы прививать им любовь к прекрасному на базе более реальных знаний.

 Николай ехал в новых брюках и пиджаке. Запас его денег мог хватить только на завтрак и ужин. Ему уже приходилось страдать от болей в неконкретных местах его тщедушно устроенного организма, поэтому он запасся пачкой сахара-рафинада. В обед это помогало заглушить и боль и голод.

 Ходьба по Эрмитажу походила на коллективный поход великовозрастного детского сада. Все теснились вокруг гида - женщины, которая беспристрастным голосом гундосила крепко заученный текст. Николаю было всё это скучно, потому что заученная история искусства рядом с шедевром вспоминалась сразу и закреплялась в памяти, как потом выяснилось в будущем, навсегда.