Шрифт:
Конечно, в будущем выяснилось, что упрямство Николая не дарить в экстренных случаях портреты было полной глупостью.
В городе Горьком они опять поменяли теплоход. Всю палубу этого теплохода заполняли новые аввтомобили "Волги" - ГАЗ-21. В придачу этой роскоши, доступной не каждому, плыло целое стадо девочек пятнадцатилетнего возраста. Располагались кто где. Кому-то досталось место в каюте, кому-то понравилось заднее сиденье "Волги".
Николай понравился Лене из города Чимкента, портрет которой он нарисовал на второй день.
Но отношения мгновенно испортились, как только Николай нарисовал и её подружку.
Николай по этому поводу переживать не стал и переключил внимание своих кистей на Тамару Николаевну, гида туристической фирмы из города Горького.
глава 38
Фёдор открыл дверь в избу Михалыча. Темноту рассекали две полосы лунного освещения, разделившие пол избы на несколько частей. Михалыч лежал у стола, тёмная масса его тела, слегка задетая бледным лучом, пробившимся сквозь незавешенное окно, была неподвижна. Фёдор осторожно потряс его за плечо, раздался стон. Михалыч был жив, но избит нещадно. Даже в полумраке Фёдор увидел вместо лица кровавую маску.
-Уходи, - простонал Михалыч, - я в порядке.
Фёдор порядка в состоянии Михалыча не видел никакого, но то, что старик жив и у полицаев, по-всему, причин убивать пока не находилось, его немного успокоило. Несмотря на уговоры, Фёдор принёс дров, затопил печь, чтобы Михалыч не замёрз, лёжа на полу. И пока печь топилась, сидел у окна и ждал, когда избитый хозяин найдёт в себе силы подняться с пола и примется сам присматривать за весело трещавшими дровами. В погреб к Наде он ушёл сразу, как только Михалыч окончательно пришёл в себя.
С оханьем и руганью для облегчения своих мук, он стал приводить себя в порядок. Никаких новостей Фёдор от него не дождался, но и живой Михалыч был для него лучшей новостью. В деревне уже оставалось полдюжины старых людей, едва ползавших по своим дворам и мало на что годных.
Не хотелось терять одного из них, помощь которого была для него и Нади единственной.
Если и была где-то там, под Москвой, победа Красной Армии, всё-равно, это было так далеко отсюда и, казалось, она была нереальной.
Немцы так же хозяйничали, полицаи из кожи лезли, угождая завоевателям, а коммунисты прятались ничуть не меньше комсомольцев. И только беспартийные, не имевшие этой клички и опасной красной книжицы в кармане, теряли бдительность и, неожиданно для себя, попадали в концлагеря за чёрный цвет волос, глаз, бровей, горбатый нос и кудрявую шевелюру. Золотые зубы, неосторожно вставленные перед войной, тоже ускоряли арест.
Немцам нужны были рабы без партийной закваски, менее способные на саботаж. Коммунистов старательно уничтожали, хотя на лбу принадлежность к партии едва ли была написана, и в плену можно было забыть о Ленине и Сталине. Фёдор в отряде майора-артиллериста выслушал рассказ о концлагере одного сбежавшего оттуда солдата, и всю дорогу до погреба думал только о том, чтобы никто его не заметил.
Идя уже по лесу, он представлял, как из-за дерева выскочат немцы, схватят его и уволокут в этот страшный концлагерь.
Надя сидела в яме в обнимку с топором, когда заслышала скрип снега. Так она и не рассталась с оружием крестьян, когда он спустился к ней. В темноте он не сразу почувствовал холод железа между ними, когда же понял, испугался. Надя за время его прогулки чуть не сошла с ума, и ему пришлось долго её успокаивать. Его отсутствие для неё превратилось в вечность, а с ума сходят люди и за более короткое время.
Для подвига возможности не находилось и после нового года. Дни ползли в полумраке леса и в полном мраке погреба быстрее только в часы чуткого сна. Колоть дрова не решались, только пилили. Чурки получались круглыми, горели долго, но долго и разгорались. Занятие это укорачивало сутки, но и сильно утомляло, потому что спички вспоминались, как чудо века, а немецкие спички надо было добывать с оружием на большой дороге.
В деревне немцы в первые два месяца войны были "щедрые", за две курицы давали спички в виде частокола. Это такая пластина, каждую спичку надо было отломить и чиркать по боковой поверхности. Когда квартировали румыны, какое-то ещё было послабление. Их отправили на фронт. Немцы спичек уже не давали, и вся деревня пользовалась этими огнивами, доставшимися многим от прадедов и дедов.
Фёдор мечтал о лыжах, на которых в лесу и, особенно, по болоту, было бы легче уходить далеко добывать дрова с помощью топора. Пока же примитивной лопатой он разгребал снег всё дальше от погреба до ближайших невысоких деревьев и ширкал пилой царских времён до седьмого пота. К середине января кончилась картошка. В деревню пошла Надя. Фёдору после физических нагрузок и начавшегося поста стало опять плохо.
После нескольких метелей снег стал глубоким. Идти по такому снегу было уже невозможно.