Дес, Дес. Дядя Дес.

Тот самый, который избрал ее.

Кухонный стол вытащили на улицу и застелили газетами; газеты прижали тремя потускневшими серебряными канделябрами и зажгли свечи, которые тут же начали ронять горячие восковые капли на вчерашние и позавчерашние новости. К тому времени, когда из дома вынесли бокалы, вино и подносы с крабами и лангустинами, небо зловеще потемнело, и мы сгрудились вокруг горящих свечей, как компания бездомных бродяг. Уже собирались начать, но тут заметили, что одного человека не хватает. Мы долго выкрикивали ее имя, и наконец она показалась из темноты, как прекрасное видение в белом платье-рубашке, расстегнутом так низко, что казалось — она еще не успела его надеть или собралась снимать. Она приближалась к нам по мокрому от росы газону и была очень похожа на свою героиню из американского сериала, детектива Молли Крэншоу (для друзей просто Молл); даже походка у нее теперь была как у копа, прячущего в неком потайном месте на теле пистолет (и лишь немногие счастливцы знают, в каком именно).

Подойдя к столу, она вывалила на него две бутылки шампанского с таким торжествующим видом, словно сама собирала виноград, следила за его брожением, а потом разливала по бутылкам. Мы не могли удержаться от аплодисментов. У нее слегка порозовели щеки, и стало ясно: новость о том, что она навсегда распрощалась с театром, — очередная ложь.

— Давайте начнем, — предложила она, и как по команде чуткую корнуолльскую тишину нарушил треск разбиваемых панцирей и восторженные возгласы, издаваемые в тот момент, когда первый кусочек сладкого белого мяса из клешни попадал в рот.

— Ты что-то примолкла, — шепнул отец, подливая мне вина. — Все в порядке?

— Конечно, — кивнула я.

Нэнси потянулась через стол за крупным лангустином. Через секунду он был обезглавлен, еще через несколько она содрала с него панцирь, окунула нежное мясо в мисочку с острым чесночным соусом и отправила в рот, после чего с удовольствием облизала пальцы. Еще не дожевав, она невнятно пробормотала что-то вроде: «Я выхожу замуж», и, хоть мы и не совсем расслышали, над столом повисла тишина.

— Что? — переспросила мать, стараясь скрыть звучащий в ее голосе ужас.

— Я собираюсь выйти замуж.

— Ты с кем-то встречаешься? — спросила я.

— Угу, — кивнула она и откусила кусок хлеба с темным крабовым мясом.

— И давно?

— Ну, в общем, да.

— Кто? — спросила мать.

Небольшая пауза.

— Мужчина.

— Мужчина? — Мать уже не старалась скрывать ужас. — Но почему?

— Послушай, мы в целом не так уж плохи, — вмешался отец.

— Скажи-ка, а это не детектив Батлер? — спросил Джо.

— Он самый, — хихикнула Нэнси.

— Быть не может! — ахнул Джо.

— Кто такой детектив Батлер? — все больше волновалась мать.

— Это такой молодой красавец из сериала, — объяснил Чарли.

— Но он же насквозь голубой, — сказал Джо.

— Он не голубой, — возразила Нэнси. — Уж я бы знала, я ведь с ним сплю.

— Так ты сама розовая, — вступил в разговор Артур.

— Это не совсем так. Артур, — сказала Нэнси, раздирая крупную клешню. — У меня гибкая сексуальность.

— Это теперь так называется? — удивился Артур и попытался расколоть крабью голову.

— Но почему? — повторила мать, налила себе полный бокал вина и осушила его одним глотком. — После стольких лет…

— Я изменилась, и мне это нравится. Нам неплохо вместе.

— Неплохо? — переспросила мать и налила себе еще вина; в неровном мерцании свечей ее лицо казалось совсем бледным. — Неплохо? С каких это пор «неплохо» стало поводом для замужества?

Она сердито откинулась на спинку стула и сложила на груди руки, давая понять, что отказывается от дальнейшего участия в обсуждении.

После этого мы почти не разговаривали, только обменялись несколькими банальными замечаниями о достоинствах устриц и величине крабов и немного поспорили о сравнительных достоинствах моллюсков-трубачей. Так, возможно, и продолжалось бы весь вечер, но мать смягчилась, наклонилась к Нэнси и ласково спросила:

— Это у тебя ведь временное, да. Нэнси?

— Похоже на кризис среднего возраста, — заметил Артур. — Может, тебе лучше купить «феррари»?

— Уже купила.

— О!

— Сама не знаю, — вздохнула Нэнси и взята мать за руку. — Все равно все лучшие женщины уже разобраны.

(Мать вдруг повеселела и, кажется, даже покраснела.)

— А кроме того, — продолжала Нэнси, — он не разговаривает со мной о чувствах, не устраивает скандалов по поводу моих бывших, не увязывается за мной в магазины, не носит мою одежду и не копирует мои прически. Все это очень приятно для разнообразия.

— Нэнси, если ты счастлива, то и мы счастливы за тебя. Так ведь? — обратился ко всем нам отец.

Ответом ему стало неразборчивое бормотание, в котором преобладали «нет» и «может быть».