Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений
вернуться

Померанцев Кирилл
Шрифт:

«Войди, как, бывало, входила…»

Войди, как, бывало, входила, Взгляни, как умела смотреть. Неважно, что жизнь не простила И не научила стареть. Неважно, что те же страницы Лежат между мной и тобой, — Уедем, бежим за границу, Уйдём в океанский прибой. И там превратимся в круженье, В поэзию, в солнечный блик: Ведь ты — моё воображенье, А я — твой послушный двойник.

«Вспоминаю о том, чего не было…»

Вспоминаю о том, чего не было: Как когда-то я ездил в Москву, Там встречал Мандельштама и Белого, Вместе с ними смотрелся в Неву. Осип что-то бубнил про Боэция, Чем-то был недоволен Андрей, А в Неве отражалась Венеция Вензелями своих фонарей. Проплывали виденья гондолами: Петербург, Петроград, Ленинград… Чувства маялись, разум безмолвствовал, Принимая имперский парад. А потом мы с тобою уехали, Как мне кажется, в Катманду. Небо полнилось звёздными вехами, Гималаями в снежном чаду. «Несказанное, синее, нежное…» — То, чего я не знал никогда. За бедой торопилась беда В пустоте бытия неизбежного.

«Выхожу из дома: гул автомобилей…»

Выхожу из дома: гул автомобилей, Стёкла магазинов, вывески, огни… Мы когда-то тоже рысаками были, Пили и любили. Прожигали дни. Мы когда-то тоже… Но не всё равно ли, Где и что мы пили, как любили мы? Были да уплыли — от своей же доли, От родных метелей северной зимы.

«Горный вечер робко пробивался…»

Горный вечер робко пробивался… Нам уже пора спускаться вниз: От реки густой туман поднялся И в прозрачном воздухе повис. Тихо всё. Среди снегов застывших, Слышишь, точно листья шелестят: Это души никогда не живших С душами умерших говорят. 1952

«Горячий ветер листья сушит…»

Горячий ветер листья сушит, Проносит пыль по мостовой. В мясных торжественные туши Сверкают жирной белизной. А мы с тобой бредём неспешно, Толкуем о добре и зле — На этой маленькой и грешной, Очаровательной Земле.

«Да, иногда стихи мне удавались…»

Народу русскому: я Скорбный Ангел Мщенья.

М.Волошин

Да, иногда стихи мне удавались, Но, к сожаленью, только иногда: Из-под пера ватагой вырывались Слова и звёзды, рифмы и года. И проносились головокруженьем По всем мечтам и всем воображеньям, По Риму, по Парижу, по Москве, Чтобы застыть в слепящей синеве. А день-то, день! — сплошное вдохновенье: Перемешались звёзды и слова. И надо всем, как Скорбный Ангел Мщенья, Монблан в снегах, как в ризах Божества! 1985

«Да, конечно, Шекспир и Бетховен…»

Да, конечно, Шекспир и Бетховен, Пирамиды, Миланский собор. Да, конечно, наш мир баснословен, Нежен сумрак сиреневых гор… Тихо плещется мутная Сена, Шелестит под мостами вода Под осенние скрипки Верлена, Под бегущие в темень года. 14 октября 1950

«Двум не бывать, одной не миновать…»

Двум не бывать, одной не миновать: Все будем там, откуда нет возврата. И страшно мне друзей переживать. Того любил, с тем ссорился когда-то, И все стоят, как будто наяву. И стыдно мне, что я ещё живу.

«Догнивают опавшие листья…»

Догнивают опавшие листья, Обнажённые ветви дрожат. Вечер пишет оранжевой кистью Над Парижем огромный закат. Словно всё навсегда изменилось, Позабылось, исчезло вдали… И вечернее небо светилось Занимавшимся светом Земли.

«Дождик, дождик. Серебряный дождик…»

Дождик, дождик. Серебряный дождик. С каждой каплей полней океан. С каждой каплей серебряный дождик Переходит в прозрачный туман. И туманное утро нежнее, Словно иней, белеет роса: С каждой жизнью земля зеленее, С каждой смертью синей небеса.

«Дождь хлюпает упорно и отважно…»

Дождь хлюпает упорно и отважно, Бежит по улицам всклокоченный народ… Но разве в этом суть, но разве это важно, Что руку протянул смеющийся урод? И для чего искать какое-то значенье В очередной газетной болтовне, Когда в момент тупого отвращенья Санкт-Петербург увидел я во сне? 1988

«Если бездна в тебя заглянула…»

Если бездна в тебя заглянула, Значит, долго ты в бездну смотрел. Значит, от нестерпимого гула Оторваться не захотел. Или, может быть, сил не хватило, Или воля, слабея, сдала — И кромешная мгла осветила То, что память безжалостно жгла.