— У тебя очень развит внутренний голос, — засмеялась Гуля, довольная мужем, его шуткой — и удачной, и вовремя сказанной. Ученый поставил указательный палец торчком.

— Хорошо сказано! — «Развит внутренний голос». Это совершенно верно. У одних развит, у других приглушен, у третьих вообще помалкивает. Это страшные люди, у кого он помалкивает. Эти люди больше всего подвержены стадному чувству. А неуправляемая толпа — это катастрофа.

После двух рюмочек легкого виноградного винца ученый попросил отпустить его — у него сегодня экономические занятия в автопарке.

Петр пошел проводить его. У калитки они еще немного поговорили, поглядывая на высокое еще солнце над горами. Когда уже прощались, пожимали друг другу руки, в горах прогремел взрыв. Какой-то необычный. Вроде как двойной. А может, даже целая серия взрывов, слитых воедино. Земля под ногами не вздрогнула, а задрожала тоненько. Ученый глянул в ту сторону, откуда донесся взрыв, и качнул головой:

— Ого!

У Петра кольнуло в сердце. Да так, что он скривился. Кивнул еще раз головой на прощанье и, держась за сердце, сильно припадая на протезную ногу, пошел к верстаку строгать. За думками да за работой не заметил, как завечерело. Мимо двора пробежал мальчик, что-то крича: «Пацаны!..» А дальше Петр сначала не расслышал. Потом вдруг включился — словно в виски стрельнуло: «Подорвались!» «Пацаны подорвались!»

Он не помнит, как очутился в доме. Внезапно возник на пороге кухни, бледный, с широко раскрытыми глазами. Гуля ойкнула от неожиданности.

— Что с тобой? — кинулась она к нему. Помогла сесть на табуретку. Вытерла у него на лбу обильную испарину. Он поднял на нее полные ужаса глаза.

— Беда, Гуля! Я это чувствовал. Весь день не по себе.

— Что случилось?

— Андрей!..

— О чем ты? Скажи толком!

— Пацаны в лесу подорвались. И он там. Это точно.

— О, боже!

— Беги, Гуля в «скорую»! Нет! Сначала к ним домой. Если Андрея дома нет… В общем, надо людей поднимать.

Гульяна сорвала с себя фартук, кинулась в комнату, схватила кофту и, надевая на ходу, выскочила на крыльцо. Петр уже ничего не видел и не слышал.

Вернувшись от Ольги, Гульяна нашла его в кухне распростертым на полу. Набрав в рот воды, шумно брызнула ему в лицо, затормошила, пошлепала ладошками по щекам. Снова брызнула в лицо. Петр не приходил в сознание. Она склонилась ему на грудь, запричитала, заплакала. Взвыл протяжно Г угу, маячивший у порога на кухню.

Придя в себя, Петр увидел над собой потолок, а на фоне потолка — лицо Гульяны. Подумал, что у него кружится голова.

— Где я?

— Дома! Дома! На кухне. Ты не ушибся?.. Слушай! Ольги дома нет. Андрея тоже. Алешка говорит — в лес пошел с ребятами.

— Я так и знал! Беги, Гуля, в «скорую». Нет! В контору. Прямо к директору, скажи ему, мол, — беда, мальчишки в лесу подорвались…

На бегу она роняла встречным недоумевающим бабам:

— Беда! Пацаны в лесу подорвались!..

Страшная весть мигом облетела поселок. В семьях, где были пацаны — подростки и их в это время не оказалось дома, воцарилась паника. Бабы подняли вой. Отцы тотчас сбились в группу и пошли в горы. Звать мужиков, которые были на работе, побежали жены. Вскоре еще одна группа отправилась в горы. С этой группой ушла и Гульяна. Петр маятником ходил возле калитки взад — вперед.

То, что увидели люди на месте взрыва, заставило содрогнуться даже бывалых мужчин. Воронка диаметром метров десять была залита по краям кровью. На краях воронки — тела пацанов, разорванные в клочья или пополам. Некоторые чуть живые с выпущенными кишками, еще отползали в сторону. Андрея нашли метрах в тридцати от воронки. Он полз на животе, опираясь на правую руку, а левой держа выпавшие вымазанные — в земле и листве — кишки. Увидев Гульяну и людей, он застонал, перевернулся на спину и сказал:

— Я умираю, тетя Гуля. Мы ничего дурного не делали. Просто жгли костер. Видно, под костром был закопан склад минометных снарядов. Никто не виноват… — он схватил липкой от крови рукой руку Гули, протяжно застонал, выгнулся весь, дернулся и замер.

Это были небывалые со времен войны коллективные похороны. Хоронили сразу девятерых. Девять юных жизней унесла война, которая отгремела сорок пять лет назад.

Девять не состоявшихся мужчин, защитников Родины. И трое еще умирали в больнице в Туапсе.

Весь поселок, до единого человека вышел на похороны ребят. Девять гробов были поставлены возле конторы леспромхоза. Хоронить ребят решено было не на общем кладбище, а недалеко от школы, где захоронены останки погибших в войну односельчан.

Звучала траурная музыка, небо хмурилось тучами. Казалось, вот — вот сорвется дождь, природа прольется слезами, но небо крепилось, не давало волю дождю, скорбя вместе с людьми по безвременно ушедшим.

Петр стоял у изголовья сына, слегка опершись о палочку. Рядом жалась Гульяна, держа его под руку. Поглядывала на него, боясь, как бы не случился обморок. Но он даже не плакал, будто окаменел. Только лицо его почернело. Безотрывно смотрел на юное восковое лицо Андрея и медленно шевелил губами. Будто говорил с ним. О чем? Скорее всего просил у сына прощения за то, что не уберег его, а может, за то, что ушел от них… Кто его знает. При жизни нам вроде и не о чем говорить друг с другом, а когда…