Солнце уже снижалось к горизонту и тени становились длинными, когда мы въехали в Казатин. Всюду были видны следы недавней бомбежки. Покореженные и посеченные осколками, вывороченные с корнями вековые деревья, изуродованные бомбами железные крыши и груды камней. В развалинах рылись заплаканные женщины и дети. Многие жители в тревоге поглядывали в небо, спешили за город…

На перекрестке двух улиц мы остановили машины, и я спросила у женщины с узлом на спине:

— Как проехать к госпиталю?

Сбросив на землю узел, она тяжело вздохнула и, с состраданием взглянув на раненых, сказала:

— Да куда же вы их, родненьких, везете? Больше всего он, проклятый, госпиталь бомбит. Везите их прямо на станцию, там раненых грузят в эшелон…

И женщина объяснила дорогу к станции.

На перроне, у вагонов с красными крестами, толпилось много женщин. Они пришли сюда, чтобы помочь быстрее погрузить эшелон с ранеными и отправить их в тыл.

Враги, заметив на путях санитарный эшелон, ожесточенно бомбили станцию, среди женщин были жертвы, но, как только бомбежка утихала, они снова принимались за работу.

Наши машины тоже обступили женщины и стали дарить раненым вышитые платочки, кисеты для табака и папиросы, а потом по просьбе Ниловой стали быстро заносить в вагоны тяжелые носилки.

Разгружая последнюю машину, мы заметили кружившегося над станцией фашистского разведчика.

— Все машины за город! — скомандовала Нилова, а сама побежала к паровозу. Собравшиеся там женщины объяснили ей, что машинист сбежал — боится вести эшелон.

— Как? Дезертир? — побледнела Нилова и кинулась на станцию.

Я поспешила за ней. В маленькой комнате дежурного по станции было накурено и грязно, за телефонным аппаратом сидела девушка и что-то громко кричала в трубку. На деревянной скамье развалился железнодорожник и дремал.

— Кто дежурный по станции? — громко спросила Нилова.

— Я, — дежурный поднял на нее утомленные глаза с покрасневшими белками.

— Немедленно отправляйте санитарный эшелон! — приказала Нилова.

— А вот, — с безразличным видом качнул тот головой, — машинист не хочет, боится ехать, а другого у меня нет, все ушли в лес.

У окна стоял плечистый парень с измазанным мазутом лицом и руками. Из-под распахнутой на груди рубахи виднелась могучая волосатая грудь. Давно не видевшее бритвы лицо было бледно. Тревожно посматривая в окно на небо, он проговорил:

— Куда же ехать?.. Дотемна нельзя, в пути разбомбят, и спрятаться некуда…

— Что у вас здесь за разболтанность?! — возмущенно крикнула Нилова. — У нас бойцы перед боем бреются, а у вас что за вид? Как вам не стыдно?! Где ваша гражданская совесть?.. Женщины пришли из города помогать под бомбежкой грузить раненых, а вы?..

Саша от негодования не находила слов.

— …Трус!.. — с презрением кинула она смутившемуся под ее гневным взглядом парню. — Вот что: агитировать мне вас некогда. Даю пять минут времени на заправку. Через пять минут чтобы эшелон тронулся. Время военное.

Покосившись на кобуру пистолета Ниловой, машинист заправил рубаху и дрожащими руками застегнул воротник. Он вышел на перрон и еще некоторое время нерешительно топтался у паровоза, прислушиваясь и глядя на небо.

Через несколько минут эшелон с ранеными отошел от станции.

Дивизия получила приказ: задержать противника западнее Белой Церкви.

Снова завязались жаркие бои.

Как-то утром во время бомбежки я перевязывала легко раненного в руку командира орудия Наташвили. Потом услышала, что меня кто-то из траншеи зовет на помощь. Побежала туда. Там лежал раненый боец из роты автоматчиков. Перевязала и его, дала воды и уже закрывала флягу, как вдруг меня с силой отбросило к стенке окопа, на спину посыпались комья земли. Оглянулась и с ужасом увидела в двух шагах от себя авиационную бомбу. Она врылась в землю, только крылья стабилизатора зловеще торчали на поверхности. У меня все похолодело внутри. В голове мелькнула мысль: сейчас взорвется, бомба замедленного действия.

Выскочила из окопа, отбежала, спрыгнула в другой окоп прямо на головы бойцам.

— Что случилось, Тамара? Бомба гналась за тобой, что ли? Э-э, ты, оказывается, трусиха! — рассмеялись они.

Веселый тон бойцов меня возмутил. Я хотела что-то ответить, но вдруг меня обожгла мысль: «Как бросила беспомощного бойца?!»

— Помогите вытащить раненого! Там бомба! — крикнула я и, первой выпрыгнув из окопа, побежала обратно. За мною, пригибаясь, бежал Юшков.

Подбежала к окопу, увидела: бомба торчит по-прежнему. Раненый открыл глаза, умоляюще посмотрел на нас и тяжело застонал. Мне стало мучительно стыдно.