Полузамерзших, в бессознательном состоянии нас доставили в Керчь, в полевой госпиталь. Кто-то все время мешал спать, больно растирал тело…

Привели в чувство и отогрели нас быстро, а вот с экипировкой пришлось повозиться. Керчь немцы сильно бомбили и обстреливали из минометов и дальнобойной артиллерии. Поэтому мы расположились на окраине города, в большом подвале разрушенного дома.

Нас предупредили, что вначале выбросят другую группу разведчиков, а потом уже нас.

Приехавший за ними шофер привез Луизе письмо от мужа. Оно было все полно тоски, но между строк чувствовалось, что Анатолий все-таки верит в близкую встречу с женой. Главное — это беречь любовь. Он писал, что, возможно, им удастся еще раз встретиться.

Читая нам с Маней письмо, Луиза сияла от радости.

На следующий день, занимаясь с нами и проверяя нашу готовность, комиссар сказал:

— Вот как передадут радисты, что та группа благополучно приземлилась и уже работает, так сбросим и вас. Сегодня, наверное, получим от них весточку…

Но от десантников и в этот день ничего не получили. Прошло еще два дня, а известий никаких не было. Командование нашей части тревожилось. Комиссар не отходил от радистов и, нервничая, беспрерывно курил.

Расположившись в обширном сыром подвале среди старых рыбных бочек, грязных ящиков с бутылками и всякого хлама, мы, шесть разведчиков, в том числе три девушки, тоже нервничали, томясь в ожидании прыжка.

Луиза, сидя на порожнем ящике, в полумраке целые дни писала мужу письма, а потом читала нам с Маней.

Хотя настроение у меня было неважное, я смеялась и шутила над молодой женой, а Маня не могла скрыть своего возмущения.

— Я не признаю такой любви, — говорила она. — Как это можно за один день полюбить человека так, чтобы писать ему на день по десять писем?!

Задумчиво глядя в темноту подвала, Маня мечтала:

— Вот если останемся живы, я полюблю по-настоящему, чтобы потом не пожалеть. И только на всю жизнь!..

— Ты думаешь, что у нас с Толей не на всю жизнь? — с вызовом сказала Луиза.

Маня молча пожала плечами.

Мне тоже взгрустнулось. Где-то Гриша? Что-то никак не найдут его, сколько ни запрашивала. Может, уже погиб…

Каждый день с вечера, зажигая коптилку, мы рассаживались вокруг большой перевернутой кверху дном дубовой бочки и, играя в домино, с тревогой ждали машину, которая отвезет нас на аэродром.

Где-то раздавалась орудийная канонада, в небе со звенящим гулом кружились вражеские самолеты, время от времени сбрасывая на землю смертоносный груз.

Луиза, то и дело вынимая из карманчика гимнастерки иголку, подтягивала в каганце фитиль. Тени на мокрых стенах подвала удлинялись, углы, где стояли принесенные из разрушенного дома кровати, становились светлее, а напряженную тишину нарушали только глухие стуки костяшек домино о пустую бочку.

Каждый гудок проезжающей мимо машины настораживал, но ожидания были напрасны. Известий от парашютистов все не было, и выбрасывать нас командование не решалось.

Однажды поздним вечером, когда мы, утомленные ожиданием и игрой в домино, тихо беседовали, к нам в подвал спустились командир взвода и комиссар. Даже при мерцающей «мангалке» мы заметили, что лицо комиссара было необычно хмуро и бледно.

— Завтра начнем высаживать, по одному каждую ночь, — коротко объявил он. — Вы, Маня, пойдете первая. Приготовьтесь.

— Хорошо, — ответила та.

— Ну, Луиза, вы готовы? — посмотрел на девушку капитан.

— Всегда готова! — весело ответила Луиза.

— Покажите-ка ваши наряды. Никаких следов не осталось после аварии? Все подогнали на себя?

— Да, товарищ комиссар. Вот сейчас я вам продемонстрирую.

И, взяв тяжелый чемодан, она скрылась за ящиками, перегораживающими подвал. Через несколько минут оттуда послышался ее голос:

— Идет опечаленная гибелью мужа молодая вдова Луиза Лаунберт-Фальцфейн…

И из-за ящиков вышла Луиза. Гладко облегающее ее стройную фигуру черное длинное платье из панбархата, с длинными рукавами и стоячим воротником, резко оттеняло туго стянутые на затылке бронзового цвета вьющиеся волосы. Только мелкие непокорные кудряшки пышно золотились над высоким лбом.

— Какая скромность! — сказал кто-то из нас.

Грустное выражение лица и печальные глаза Луизы нас поразили. Она стала совершенно другой, даже походка изменилась.

Потом Луиза показала комиссару сумочку, перчатки и всякую мелочь, вплоть до сережек и колец с браслетами.

— Так… — сказал командир взвода. — Хорошо. Значит, Маня, ночью в два часа приедем за вами. Прыгать будете из скоростного. Да, вот что, это для вас интересно, Луиза, на днях вы будете прыгать под личным командованием… — лейтенант не удержался и улыбнулся… — вашего мужа.