— Можно перекусить и здесь, я тоже проголодался, — отозвался лейтенант Мирошняк.

Мы сели под высоким буруном, достали продукты, полученные в корпусе, и, накрывшись с головой плащ-палаткой, чтобы песок не засыпал пищу, стали есть.

— Что фашистам нужно в этих пустынных краях? — промолвил Мирошняк.

— Как что нужно? Ты разве не слышал вчера, что рассказывал в штабе капитан? — обратился к нему Саша.

— Что рассказывал? — спросили мы в один голос.

— Ах да, вы же ходили за пайком, когда капитан знакомил вновь прибывших командиров с обстановкой… — проговорил Саша. — Сейчас идут напряженные бои под Орджоникидзе. Фашисты хотят захватить Военно-Грузинскую дорогу… Бои идут также под Моздоком. Действуя на своем левом фланге, немцы выходят в буруны, пытаются перерезать железнодорожную магистраль Кизляр — Астрахань и про-продвинуться на Кавказ. Уже занят Ачикулак. У немцев здесь пока еще небольшие группы, они разбросаны и не принимают серьезных боев. Но ставропольские партизаны на днях сообщили, что противник перебрасывает сюда новые части СС, — видно, готовится к большим операциям.

В это время порывом ветра рвануло палатку, и нас осыпало песком. Лейтенант Мирошняк, не обращая внимания на ветер, плотнее надвинул на лоб шапку-ушанку и, не переставая жевать, допытывался:

— И казаки, очевидно, должны преградить противнику путь?

— Не только преградить, но и зайти в тыл и ударить во фланг моздокской группировке врага. Сейчас казаки ведут бой под Ачикулаком.

Покончив с едой, мы поднялись. Ветер не утихал, он носился по бурунам со свирепым свистом.

Не успели пройти с полкилометра, как послышался рокот самолета, то нарастающий, то утихающий. Мы подняли головы и в сером пасмурном небе увидели «раму» — вражеского авиаразведчика со зловещим фашистским крестом. Над «рамой» патрулировал «мессершмитт».

Самолеты противника шли в сторону Кизляра, осматривая буруны. Вскоре мы заметили, что врага подстерегает наш «ястребок». Он то появлялся, то скрывался в облаках — видно, искал удобного случая атаковать.

— Вот он им сейчас задаст.

Я положила вещевой мешок на землю и стала наблюдать. Вдруг «ястребок» набрал высоту и пошел в пике на «мессершмитт». Началась ожесточенная перестрелка. «Рама» стала разворачиваться. «Ястребок» неожиданно вывернулся из боя и, настигнув «раму», дал по ней несколько пулеметных очередей.

— Вот молодец! — закричал Саша, помахав шапкой нашему самолету.

«Рама» накренилась на левое крыло, покачнулась и устремилась вниз, оставляя за собой струю черного дыма. В этот момент «мессер» с хвоста налетел на «ястребок».

— Смотри, смотри, назад смотри! — кричал Саша, как будто советский пилот мог его услышать.

— Что ты дерешь глотку! — прикрикнул на него Мирошняк.

— Эх, нет у меня противотанкового ружья, я бы ему помог, — с досадой сказал Саша.

Бой продолжался долго. Самолеты несколько раз с ревом бросались друг на друга. Но «мессершмитт», не выдержав боя, повернул и пустился наутек, «Ястребок» погнался за ним и, поднявшись ввысь, камнем бросился на врага, осыпая его пулеметными очередями. «Мессер» загорелся, «ястребок», как израненная, но торжествующая победу птица, покружился над местом падения «рамы» и медленно скрылся за горизонтом.

Несмотря на усталость, мы бросились к сбитому вражескому самолету, пробежали с километр, но, когда поднялись на одну из самых высоких сопок, увидели, что дымившийся остов «рамы» далеко от нас. В степи, как и на море, видимое расстояние обманчиво.

Ветер по-прежнему дул нам в лицо, с высоких песчаных склонов скатывались подгоняемые ветром шары чертополоха и перекати-поля. Спускались сумерки, а кошар все еще не было видно. Мы стали подозревать, что компас неправильно показывает путь. С каждым шагом росло сомнение: не сбились ли с дороги? Не испортился ли компас?

Было почти темно, когда сзади нас послышалось конское фырканье. Мы переглянулись. Саша схватил меня за руку и остановил. Мы ясно услышали легкое ритмическое поскрипывание колес.

— Наши, слышите? — радостно вскрикнул Саша.

— Не радуйся, может, фашисты, — высказала я предположение.

В это время закрутил ветер, и мы опять присели за бугром. Прислушались: до нас донесся тонкий голос:

— Но-о, родные, но-о!

Саша вскочил.

— Да наши же это, слышите…

— Не торопись, Саша, — строго проговорил Мирошняк. — Гитлеровцы тоже ездят на повозках, а наших пленных заставляют быть ездовыми. Будь осторожен.

— Ты трусишь? — спросил его Саша с усмешкой.

— Нет, не трушу, но я рискую жизнью только тогда, когда это нужно… Подвода едет сюда, мы еще успеем узнать, кто на ней.

Мы залегли, приготовив оружие, Я выглянула из-за естественного песчаного бруствера и увидела,, что на повозке двое. В сумерках нельзя было рассмотреть, кто едет, но повозка была русского образца.

— Кажется, наши, — шепнула я товарищам.

— Пошли, — предложил Саша и хотел встать.

— Постой, — придержал его Мирошняк. — Если это фашисты — пусть проедут, они не заметят нас.

Повозка поравнялась, и мы ясно услышали женский голос:

— Вот ленивая скотина! Но-о!

— А ты ее кнутом, — ответил другой женский голос.

— Бабы, — проговорил Саша радостно, — пошли.

И мы выскочили из-за бугра. Кони шарахнулись, испугавшись, в сторону, а женщины молниеносно схватились за автоматы.

— Ни с места! — крикнула первая, останавливая лошадей…

— Руки вверх! — закричала вторая. — Ложись! — и дала очередь вверх.

Мы бросились на землю. И сразу же стало стыдно. Приподнимаясь на колени, Саша сердито сказал: