– Вот так же приблизительно ответил и Симон, - кивнул Альбин. – И Господь сказал ему, что правильно он рассудил. «И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования мне не дал, а она, с тех пор как я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».

Альбин сам немного помолчал и добавил:

– Вот видишь, есть надежда всем кающимся грешникам. Но имеется и одно важное условие для прощения грехов.

– Какое? – глухо спросил Клодий, и Альбин ответил:

– Чтобы тебе отпустил их Господь, ты сначала сам должен спасти всех. Ибо Он сказал: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете…» И более того, прямо сказал: «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последнего кодранта!»

– Стой!
– услышав это, неожиданно приказал вознице Клодий.

– Что с тобой? – вопросительно посмотрел на него Альбин.

– Кажется… у меня есть такой должник! – медленно проговорил тот и уже уверенно добавил: - Я оставил его в Пафосе!»

– Ты имеешь в виду келевста?

– Да!
– кивнул Клодий и попросил: - Слушай, Альбин, возьми сколько угодно денег, купи, не торгуясь, самую быструю повозку, которая нам сейчас встретится – морем тебе туда все равно не прорваться – и мчи на ней в Пафос! Передай градоначальнику – он меня хорошо знает и немало должен мне, чтобы выпустил из тюрьмы келевста!

– А дальше? – уточнил Альбин.

– Что дальше? Скажи ему, что я прощаю его. И пусть едет, то есть плывет на все четыре стороны!

4

Днем Александру удалось взять интервью, и оставшуюся часть работы он взял на дом.

Но браться за нее не торопился. И не только потому, что не хотелось.

Поужинав и прочитав с Верой вечернее правило, он не стал расставаться с молитвословом, а к радости хозяйки, перелистнул несколько страниц вперед, зажег толстую восковую свечу, выключил свет и, неожиданно проникновенным тоном помолившись «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!», совсем иным, чем обычно – с большим чувством – голосом принялся читать:

«Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо, токмо молюся, глаголя: даждь ми, Господи, ум, да плачуся дел моих горько!»

Вера с удивлением посмотрела на Александра, но, понимая, что сейчас у него ничего нельзя спрашивать, промолчала. Крестясь каждый раз, когда тот, горестно упрашивая, повторял: «Помилуй мя, Боже, помилуй, мя!» и уже светло, радостно восклицал: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь", она, затаив дыхание, слушала:

«О, горе мне грешному! Паче всех человек окаянен есмь, покаяния несть во мне; даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько!»

Александр читал, плача одним только голосом, а слезы появились на глазах у Веры…

И еще, не останавливаясь, плакала толстая восковая свеча. Желтые слезы текли по ней ручьями, застывая у самого основания…

А Александр читал все с большей и большей силой:

«Широк путь зде и угодный сласти творити, но горько будет в последний день, егда душа от тела разлучатися будет: блюдися от сих, человече, Царствия ради Божия…»

«Житие на земли блудно пожих и душу во тьму предах, ныне убо молю Тя, Милостивый Владыко: свободи мя от работы сея вражия и даждь ми разум творити волю Твою!»

«Душе моя, почто грехами богатееши, почто волю диаволю твориши, в чесом надежду полагаеши? Престани от сих и обратися к Богу с плачем, зовущи: милосерде Господи, помилуй мя, грешнаго!»

«Иисусе, премудрости и смысла подателю, нищим кормителю, сирым заступниче, болящим врачу, исцели и просвети мое сердце, Иисусе, струпы греховными и страстей тлею покровенное, Иисусе, и спаси мя!»

Наконец, он низко поклонился иконе Пресвятой Богородицы, прочитал:

«Мати Божия, помози ми, на Тя сильне надеющемуся, умоли Сына Своего, да поставит мя недостойнаго одесную Себе, егда сядет судяй живых и мертвых. Аминь!»

Затем, опустившись на колени, прочитал длинную молитву.

Медленно поднялся.

И замолчал…

– Что это было?.. – прошептала Вера, когда Александр закончил чтение и снова включил свет. Все лицо ее было мокрым от слез. – Ты еще никогда не читал такого акафиста!