Однако, сегодня, вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед тем, как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами, прошептал такую молитву, за которую, любивший порядок во всем церковном, дед Завид наверняка наградил бы его подзатыльником:

– Господи, не для себя прошу - людям ведь есть нечего… Помоги!

А дальше случилось то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.

Он поднимал вершу, но та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, а наоборот, становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!

Руки его лихорадочно задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то чудовища...

Что это – водяной?!

В уме вихрем пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе эта заводь.

Но Славко давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся:

– Да это же сом!

Но сом спит в это время. Значит, налим? Но разве налимы бывают такими огромными? Да какая разница – сом-налим! Главное – теперь веси целую неделю будет, что есть!

Боясь упустить налима, который мог внезапно начать бороться за жизнь и, оказавшись на воле, прыгнуть к спасительной воде, Славко оттащил вершу как можно дальше от проруби. Здесь он, дивясь ее тяжести, вытряхнул рыбину на лед, и не успела та даже забиться, глуша, стукнул топориком по голове.

С минуту Славко смотрел на налима, длина которого была чуть меньше его самого. А затем ноги его сами пустились в пляс.

– Эге-ге-ей! – радостно закричал он, поднимая с деревьев перепуганных ворон. – Эге-ге-ге-е-ей!!!

Вдоволь наплясавшись, Славко снова опустил вершу в воду и вернулся к своей добыче.

– Голова – на одну уху, хвост с печёнкой – на другую! Остальное – нажарим, напарим, напечем!
– с восторгом прошептал он и озадаченно почесал себе затылок прямо через заячий треух: - Только… как же я тебя такого до дома-то дотащу? А вот как!

Не долго думая, Славко рванул с себя пояс, который хоть немного удерживал тепло, просунул его под жабры рыбины и забросил ее себе через плечо на спину.

Мороз сразу пополз под овчину, принялся леденить тело своими холодными, мокрыми пальцами, за спиной дергался и двигал жабрами, видать, не до конца оглушенный налим… Но что было Славке до этого, когда теперь вся душа его радовалась, пела, плясала!

С трудом различая в посеребренной тьме куда идти, он вскарабкался на невысокий берег и вдруг замер, увидев прямо перед собой выросшую словно из-под земли долговязую фигуру половца.

3

Одного не учел осторожный хан…

– Жить хочешь? – нещадно коверкая русские слова, шепотом спросила эта фигура.

– Да… - тоже шепотом, машинально ответил Славко.

– Тогда – тс-сс!

Луна слегка осветила плоское лицо степняка, прижимавшего палец к губам.

Славко, едва увидев его, сразу понял, что этот половец – из числа самых глупых. За спиной снова дернулся и задвигал жабрами налим.

Он словно подсказывал Славке, что надо делать.

И тот не смотря на опасность положения, даже усмехнулся про себя.

Ну, с этим половцем, посланным, очевидно, своим ханом узнать, кто там так веселится на реке, он справится без особого труда!

– Ладно, ладно, - торопливым шепотом согласился он. – Только для этого …

Славко, пряча, втянул голову в плечи и выставил вместо нее налимью морду:

– … я превращусь в рыбу!

Он часто так делал, развлекая малышей, после того, как Милушин муж приносил с охоты зайца или рысь…

На половца это произвело такое впечатление, какого не ожидал даже Славко.

Увидев вдруг вместо человеческого лица страшную рыбью морду с длинным усом на подбородке, закрывавшую и открывавшую рот в такт словам, которые говорил Славко, с воплем: «Оборотень! Человек-рыба!», он заметался по берегу и полетел вниз, прямо в прорубь.

– Спасите! Помогите!.. – послышались оттуда его захлебывающиеся крики.

Славко хотел засмеяться, и скорее уйти, чтобы унести налима и предупредить своих о появлении в здешних краях половцев, но тут услышал голос, от которого у него внутри все оборвалось: