Сергей Сергеевич промолчал. Ему хотелось сказать, что готов хоть сейчас освободить место, если на него претендует Соловушкин, но сдержался.

— Вы меня слышите? Почему не отвечаете? Повторяю — долго ли собираетесь быть директором?

— Сначала объясните, к чему такой вопрос, а тогда попытаюсь ответить.

— Вы гоните сейчас план на сто двадцать процентов! А что в таком случае будете делать в следующем году? Ведь мы увеличим вам план вдвое...

Григоренко так и подмывало положить трубку. Его раздражал тон Соловушкина.

— Мойка дает немало. Да резервы кое-какие имеем...

— Вы думаете и ЩКД-8 сразу на полную мощность пустить?

— А как же?

— Когда?

— В октябре.

— А вы знаете, сколько мы вам тогда запланируем на следующий год? Выдержите ли?

— Если по-разумному запланируете, то выдержим и выполним, — спокойно ответил Григоренко.

— Вы что — один такой умный?! — вконец рассердился Соловушкин. — Я вижу, вы готовы поломать все традиции комбината...

— И поломаем, если они будут мешать нам двигаться вперед.

— Советую не забывать о принципах планирования, которые у нас существуют. Ради вас переделывать их не будем. — После короткой паузы Соловушкин уже совсем иным тоном спросил: — Что там у вас случилось?..

Григоренко не успел ответить. Их разъединили. Но Сергей Сергеевич понял: кто-то уже успел уведомить начальство о несчастном случае на комбинате.

Он знал, что в главке наверняка вернутся к этому вопросу: там недовольны его деятельностью. Недовольны, очевидно, потому, что он идет своим путем, выбился из проторенной колеи, не перестраховывается разрешениями и резолюциями сверху.

Вот ведь как получается: не выполнишь план — ругают, а перевыполнишь — тоже. Ругать вроде бы и не за что, а недовольны — выходит, что в главке не учли тех резервов, которые имелись, дали заниженный план.

«Что ж, останавливать завод и все предприятие на профилактику, как советует Арнольд Иванович? — начал раздумывать Григоренко. — Нет! Я — коммунист и буду стоять на том, чтобы давать стране как можно больше строительных материалов...»

— Черт побери — так работать нельзя! — воскликнул в сердцах Сергей Сергеевич и стукнул ребром ладони по столу. И словно от этого его удара вспыхнула лампочка и зазвонил телефон.

— Григоренко слушает.

— Сергей Сергеевич? Прими мое поздравление с успешным выполнением плана. На первое место вышли в городе. Получите переходящее знамя.

Григоренко с облегчением вздохнул. Он узнал голос первого секретаря горкома.

— Благодарю за добрые вести.

— За недобрые что скажешь? Тоже благодарить будешь?

— Нет, не буду. Догадываюсь — вы говорите о несчастном случае с Белошапкой и Лисяком?

— Это тот самый, который предложил мойку построить?

— Да.

— Как он себя чувствует? Выживет?

— Опасность будто бы миновала. Но состояние по-прежнему тяжелое.

Наступила короткая пауза.

— Понимаешь... получили очередную анонимку. Зайди прочитай.

— Да скажите по телефону, — вздохнул Григоренко. — Одной больше, одной меньше...

— О донжуанстве твоем пишут... Почему молчишь?

— До чего ж надоело по всякому поводу давать объяснения,— проговорил недовольным тоном Григоренко. — Ну что же — вызывайте, всыпьте, если заслужил!..

Теперь замолчал Громов. Потом перешел на шутливый тон:

— Ишь какой хитрый, — всыпьте... А как тебе, чертушка, всыпать, если переходящее знамя вручим? Ты пока сам себя как следует покритикуй. Понял?.. — И Громов повесил трубку.

«Значит, мое персональное дело рассматривать на партийном бюро все же не будут, — подумал Григоренко.— Наверняка Боровик отстоял. — Вспомнив о нем, Сергей Сергеевич покачал головой: — Эх, Боровик, Боровик... Надо же было тебе за лопату хвататься! В бетонщики захотелось! Личным примером... И вот результат... Скоро ли еще встанешь?.. Знал бы ты, как сейчас нужен здесь!..»

Оксана Васильевна прошла мимо Любы, даже не взглянув на нее. Она решила выяснить, почему Сергей Сергеевич совсем ее не вызывает. Хотя у него, конечно, тяжелые дни после несчастного случая с теми ребятами, но все равно должен был бы встретиться с ней. Ведь любит же он ее! Мог бы, в конце концов, хотя бы позвонить!

— Добрый день, Сергей Сергеевич. Я к вам,— подняла она на Григоренко серые глаза, в которых словно вспыхнули голубые искорки.