— День добрый... Только вас, кажется, я не вызывал?

Оксана Васильевна сначала даже не поняла, что он ей сказал. Это было так неожиданно, что она растерялась.

Стояла и ждала неизвестно чего.

— Свои вопросы можете решить с главным инженером. Когда понадобитесь — я вас вызову.

— Вот как?.. Извините...

Оксана Васильевна побледнела. Она почувствовала, как сжалось сердце. Что произошло? Почему он так сух, официален? Почему не смотрит в глаза, а в голосе чувствуется даже раздражение? Неужели в секретаршу влюбился? Она смеялась, когда слышала такую болтовню, потому что знала, была уверена — он любит только ее, Оксану... Хотя все может статься. Поговаривают ведь, что Люба ночует у него на квартире. Конечно, нужно за дочкой присмотреть, ведь мать еще в больнице и должен же кто-то ему помочь. А она секретарь, работает вместе с ним... Младше его почти вдвое... Кому же, как не ей, и помочь?.. Однако помощь помощью, а любовь может прийти совсем неожиданно... По себе хорошо знает... Но если он и полюбил кого-нибудь, то разве это причина, чтобы не здороваться с нею, Оксаной, чтобы избегать встреч даже по работе?.. Нет, здесь что-то не так!..

— Сергей Сергеевич, что случилось? Вы, может быть, объясните мне? — Оксана Васильевна ждала, что он поднимет голову, посмотрит на нее, и она по глазам догадается о причине его неприязни.

Но Григоренко сидел, словно окаменев, устремив неподвижный взгляд в бумаги, беспорядочно разбросанные по столу.

Пауза затягивалась. Он не отвечал, не предлагал сесть. Оксана Васильевна стояла у дверей, готовая разрыдаться.

— Идите же! — произнес вдруг холодно Григоренко.

— Сергей Сергеевич!.. — тихо вскрикнула она.

— Идите, Оксана Васильевна, — повторил он глухо и добавил: — И прошу забыть все, что было между нами...

— Что произошло?

— Вы это знаете лучше меня.

Наконец-то он поднял голову и взглянул на нее. Но лучше бы не смотрел. Оксане Васильевне показалось, что его взгляд убивает, уничтожает. Такое в нем было презрение...

Поникшая, подавленная горем, так толком и не поняв, откуда такое свалилось на нее, Оксана Васильевна повернулась и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Вид у нее был, наверное, ужасный. Оксана это поняла, когда взглянула на Любу. В глазах девушки светилась откровенная радость: ну что, мол, допрыгалась, добегалась, теперь получай... Всегда выдержанная, спокойная, Оксана Васильевна вспыхнула и, наклонившись, многозначительно, с вызовом прошептала:

— Так вот ты какая — тихо-оня!.. Добилась все-таки своего...

Не успела Люба и слова в ответ сказать, как Оксана Васильевна выпрямилась, гордо, как всегда, подняла голову и уверенной походкой пошла по коридору.

Когда за ней закрылась дверь, Люба вскочила с места и без стука ворвалась в директорский кабинет.

Григоренко поднял голову. Затуманенными глазами взглянул на секретаря.

— Что тебе, Люба? — спросил он тихо.

— Сергей Сергеевич, прошу вас... Скажите прямо... может, мне лучше на строительство...

— Что случилось, Любочка? С чего ты взяла?

— Если бы вы слышали, что сейчас сказала мне Оксана Васильевна! Если бы вы видели ее! Она... она...

Из глаз Любы брызнули слезы.

Григоренко через силу улыбнулся.

— Успокойся, Люба. Не обращай внимания. И кроме того... — он умолк.

— Что — кроме того? — всхлипнула Люба.

— Ну-у... Кроме того, я привык видеть тебя каждый день... Кроме того, ты прекрасный секретарь... Кроме того, я не знаю, кем тебя заменить... Видишь, сколько этих — «кроме того»!.. Так что иди — и спокойно работай. А на Оксану Васильевну не обращай внимания.

В голосе Сергея Сергеевича звучали такие мягкие, ласковые нотки, что Люба зарделась, вытерла глаза и молча вышла из кабинета.

Боль утихала и возвращалась снова. Вдруг глаза ослепила яркая вспышка, и тут же раздался невероятный грохот. А затем опять наступила тишина. Белошапка с трудом поднял тяжелые веки.

«Я — жив... Вот окно... вижу небо и солнце...» Остап снова закрыл глаза, вздохнул. Откуда-то, словно из другой комнаты, донесся голос:

— Остап, родной мой, любимый!..

Собравшись с силами, он чуть-чуть повернул голову и увидел знакомое лицо. Но кто это? Наконец он все-таки вспомнил.

— Зоя?.. Ты?..

— Я, мой милый! Я...

Глаза Зои наполнились слезами.

— Ты плачешь?

— Нет, не плачу.

— А где Лисяк? Что с ним?

— Здесь я, здесь... — отозвался тот.

Остап, превозмогая слабость, всмотрелся, и из тумана выплыли очертания второй кровати.

— Разве взрыва не было?

— «Телята» не взорвались. Только капсюль...— сказал Лисяк. — А патрон был пустой, болванка. Помнишь, я два патрона принес...