— Не думаю, между нами говоря, — вмешался он, — что Израиля опечалила смерть родственника, ведь они были врагами и даже теперь судились друг с другом. Насколько я знаю зятя и его гордость, он расстроился скорей всего потому, что усопший Коперецкий ухитрился свалиться с лошади, опозорив таким образом фамилию Коперецких.

Такое объяснение еще больше возвысило его в глазах бонтойских дворян, и они только покачивали головами: «Ах, раздуй его горой!»

На самом деле ни то, ни другое не соответствовало истине: Коперецкий состроил кислую физиономию просто потому, что сразу представил себе, какое кровопускание захотят произвести тесть и милейший его шурин, воспользовавшись новыми обстоятельствами. Ведь Фери Ности, еще пока читали депешу, так вскидывался перед ним, будто он и есть тот самый свирепый жеребец, который сбросил несчастного Исаака Израиля Коперецкого.

После обеда господа проследовали в курительную. С дамами остались только Фери да ценитель изящных ручек — Хорт.

Старик Ности отлично знал цену обычаю продевать ленточки всяческих планов сквозь голубоватые колечки дыма, что вылетают из трубок в послеобеденное время. Поэтому он пригласил Коперецкого и Хомлоди на кушетку, стоявшую в сторонке, и завел разговор о том, что настала пора помочь и Фери.

— Ты, Израиль, уже вельможа, а мальчик еще ни то ни се. Поймите, сила родства, сила всей семьи — это здание, которое стоит наперекор столетьям, у него есть стены, башни и башенки, но есть и трухлявые балки и трещины, сквозь которые дождь затекает под крышу. И здание это надо непрерывно обновлять там, где оно ветшает, надо затыкать дыры, ставить подпорки, прибивать железные скобы. Сейчас такая ненадежная балка — Фери, потому и надо как-то помочь ему.

— А ты устрой какое-нибудь назначение, — заметил Коперецкий; он сидел, выпучив глаза и весь налившись кровью, так как не желал выпускать чубук изо рта, — ведь ароматный пурзичанский табак только-только начал загораться.

— Устроить назначение? Но какое?

— Я же предлагал ему быть секретарем еще до того, как он прислал ко мне Малинку.

— Глупости! — прошипел Пал Ности и надменно вскинул голову. — Если бы речь шла о должности исправника, я ничего бы не сказал. Но секретарь?.. Что это тебе в голову взбрело? Чтобы отпрыск семейства Ности служил у тебя секретарем? Да знаешь ли ты, что вождь Нос был сыном вождя Таша [57] и союз вождей, скрепленный кровью в Пустасере [58] , мог решить и так, что теперь Фери назначил бы тебя губернатором, а не ты его — секретарем. Вернее сказать, я, а не Фери. То есть… — Он потерял вдруг нить разговора. — Словом, не зли меня, чтоб тебе пусто было, и пойми: прежде чем искать для Фери какую-нибудь должность, ему надо условия создать.

— Какие условия?

После минутной вспышки Ности опять вернулся к своей обычной манере говорить притчами.

— Путь к этому указывает, дружок, наш высочайший императорский дом: «Bella gerant alii et tu felix Austria nube!» (Пускай воюют другие, а ты, счастливая Австрия, женись.) Одним словом, Фери должен жениться. Коперецкий вытаращил глаза на Хомлоди: что он скажет на это?

— Уже и невесту присмотрели, — небрежно заметил Хомлоди.

— По-моему, в жизни обычно порядок другой, — заметил губернатор, — рассуждая логически, человек подыскивает себе сначала службу, а потом, в зависимости от службы, и жену…

— Ну, разумеется! Куда как правильно! — насмешливо оборвал его Ности. — Но так бывает только у вас, у словацких господ, — сначала вы присмотрите себе хлебное местечко, обычно государственное, а заняв его, и жену сажаете рядом, и детей, которые тоже проталкиваются к государственному корыту. И так оно идет до скончания века, пока герб не повернут вверх ногами. У нас, у венгерских бар, все наоборот. Нам жена приносит деньги, а служба их уносит, у вас же служба — приход, жена — расход.

— И именно ты глумишься над этим! — с горечью воскликнул Коперецкий.

— Ну, ну, я это не со зла, ты уж прости меня, сынок! — Расчувствовавшись, Ности нежно обнял его. — Что правда, то правда, я не мог дать за бедняжкой Вильмой даже приличного приданого, и это очень грустно.

— Папенька, да я же не в укор вам!

— Ну, не будем подкалывать друг друга, давай лучше столкуемся… Фери жена должна принести состояние. И нет в том ничего позорного. Прежде имения добывали саблей и обручальным кольцом. Теперь сабля уже ни к чему. В лучшем случае, к шестидесяти годам можно стать генералом в отставке. Другие теперь времена — саблю, что завоевывает богатства, у нас вышибли из рук, но обручальное кольцо еще осталось. Фери, — и не потому я говорю, что он мой сын, — писаный красавец, и теперь судьба как будто нарочно подкинула ему девицу Тоот.

— А? Это там, где мы остановились вчера вечером?

— Да. Ну и что ты скажешь?

— Мне она понравилась, — ответил губернатор, — славная стрекоза, но…

— Но?

— Но Фери такая бритва, которую уже не раз точили на связках чеснока.

— Ну и что же? Что ты этим хочешь сказать?

— Что такая бритва хотя и блестит и сверкает и девушкам кажется острой, однако ж родителей ею не побреешь… Скоро и сюда дойдут вести об его истории с Розалией Велкович, а может, и еще о чем…

— Ты очень строг к бедняге Фери.

— Нет, я только расстилаю истину перед пестрыми мотыльками твоих планов.

— Надо непременно попытаться, и ваша помощь — самое главное. Фери попросил меня за обедом переговорить об этом с вами обоими.

— Я еще утром предложил свои услуги, хотел его представить, — ответил Хомлоди. — Дело возможное, если только он покорит девушку. Но девица-то с причудами.

— А мне, признаться, — полушутливо заметил Коперецкий, — жаль было бы отдать ему эту девушку, да и…