Он принял деньги, и оба они тотчас начали строить планы. Чрезмерная доза всегда вредна, даже счастья. Уйма красочных планов и мечтаний не давали им ни спать, ни есть, ни даже решить, с чего начать. Пока условились на том, что поедут мир повидать, посмотреть большие европейские города и узнать, что там делают люди.

Прежде всего они поехали в Вену, поселились в «Штадт Франкфурте». Велкович чувствовал себя в Вене совсем как дома и с великим удовольствием водил своего наблюдательного и всему дивящегося друга по древнему императорскому городу.

В «Штадт Франкфурте» они познакомились с пожилым господином из Пожони, неким Фридешем Кольбруном, который приехал лечить ноги к какому-то знаменитому профессору и уже долгое время жил в Вене. Старому господину вечерами было скучно одному в ресторане, поэтому, попросив разрешения пересесть за их столик, он прихватил свою кружку пива и завел беседу с молодыми соотечественниками. Кольбрун был человек приветливый, с приятными манерами, но при этом себе на уме. Постепенно они подружились, и между ними завязались почти доверительные отношения. Кольбрун особенно симпатизировал Мишке, который частенько оставался у себя в номере и читал книги, в то время как Дюри носился по городу в погоне за приключениями. В такое время Мишка и старик заходили друг к другу запросто в номер, чтобы поболтать немножко.

Старый господин рассказал, что он красильщик и в Пожони его предприятие идет хорошо, что у него порядочное состояние, так что детям своим он оставит по пятьдесят тысяч форинтов. Говоря об этом, он выпячивал грудь и самодовольно запихивал в нос понюшку табаку. В ходе таких бесед Мишка тоже раскрывался и как-то однажды сообщил старику, что хотел бы заняться коммерцией, но не знает еще чем, как раз над этим ломает голову.

— Что? Коммерцией? — удивился старик. — А разве вы не студенты, сударь?

— Мой друг — медик, а я простой мастеровой, вернее сказать, был им..

— Ах вот как? — воскликнул пораженный старик и окинул спесивым взглядом кроткого Мишку Тоота. — И какое же вы изучили ремесло?

— Я был резчиком, трубки мастерил.

— Фу! — презрительно воскликнул старик. — Разве это ремесло! С тех пор как изобрели сигары, смерть трубок — вопрос ближайшего времени.

И с той поры он начал заметно холоднее относиться к ним, разговаривать более надменно. Но скромный и добродушный Мишка Тоот даже не заметил этого и как-то однажды обратился к господину Кольбруну, как к опытному коммерсанту, за советам, куда и как вложить свои деньги, чтобы они были в волной безопасности, но чтобы их можно было получить в любое время и из любого города. «Беспокойно носить такое количество денег в кармане», — пояснил он.

Господин Кольбрун порекомендовал старинный банк на Кёртнерштрассе, но когда Мишка попросил проводить его туда, так как он неопытен в делах, старик наотрез отказался.

— Эх, дружок, слишком многого вам захотелось. Ступайте туда один, и никто вас не обкрадет. Там люди честные. Кроме того, я со своей больной ногой могу поехать только в коляске, что вряд ли пошло бы на пользу вашему капитальчику. А сколько денег хотите вы положить? — спросил он небрежно.

— Девяносто девять тысяч форинтов.

— Что? Как вы сказали? Девять тысяч форинтов?

— Девяносто девять тысяч.

— Наличными?

— Да.

— А вы не сказки рассказываете?

— Да вот они у меня, в боковом кармане.

— Ах ты, шут подери! Ведь это огромные деньги! Пойду, сынок, пойду с вами, как же тут не пойти? Такие деньги заслуживают и заботы, и осмотрительности.

Он проводил Мишку, но после этого у него так разболелась нога, что знаменитый профессор якобы велел ему ни на минуту не оставаться без заботливого ухода. Господин Кольбрун так послушно внял приказу, что послал эстафету в Пожонь и выписал оттуда сразу двух сестер милосердия — своих незамужних дочерей, Жужанну и Кристину.

И, что может быть естественнее, — теперь и дочки познакомились с нашими молодыми людьми. Они были порядочные гусыни, но довольно хорошенькие. В девятнадцать, двадцать лет все девушки красивы и желанны. У Кристины были прекрасные голубые глаза и роскошные волосы цвета желтой глины. Когда они сидели за столом в ресторане, взгляд ее частенько останавливался на Мишке. Однажды утром Мишка Тоот, проходя мимо их номера как раз в тот момент, когда входила туда горничная, увидел сквозь приоткрытую дверь, как причесывается Кристина, увидел ее русые волосы до пят и больше не мог их позабыть. Какие-то привлекательные черты были, очевидно, и у Жужанны, потому что в один прекрасный день Дюрка Велкович заявил, что Вена скучнейший город в мире и осматривать здесь совсем нечего, не то что в Мюнхене, где Виттельсбахи собрали все, что можно, — словом, эти Габсбурги напрасно жили на свете, и нет у них ничегошеньки, — кроме любви их народов. Все улыбнулись. Но, как бы то ни было, это оказан лось достаточным объяснением того, почему Дюри после обеда оставался теперь дома и волочился за девицами Кольбрун. Впрочем, сверстники наших героев рассказывают, что в молодости у Жужанны стан был точно у серны, а пунцовый ротик, казалось, так и пылал огнем.

Что-нибудь, верно, да было — ведь и юноши не слепые, и как ни ругали они Вену, а все-таки не уезжали, хотя следующей остановкой в их путешествии был назначен Париж. Под разными предлогами они уже и дважды и трижды откладывали, свой отъезд. Флирт становился явным. Старик Кольбрун предоставлял дочерям полную свободу, иногда позволял им даже совершать вместе с молодыми людьми прогулки по Пратеру. Так это длилось с неделю, уже и персонал гостиницы догадывался обо всем, но ничего особенного все-таки не происходило, будто в колесницу Амура улиток впрягли. Сам господин Кольбрун подумывал уже отправить домой этих двух девиц, затребовав сюда двух других (дома оставались еще три). Но вот в один унылый дождливый день после обеда, когда они сидели за чашкой кофе Дюри Велкович попросил руки Жужики.