Предвидя арест, Чичерин пришел как-то утром в группу попрощаться. Он сказал, как мне помнится, следующее:

— Дорогие товарищи! Я выступаю перед вами здесь, вероятно, в последний раз… Многие из вас скоро поедут в Россию, будут принимать непосредственное участие в строительстве свободной страны. Я очень мечтаю и надеюсь, что Ленин и его друзья сумеют взять в свои руки власть в России. Тогда Россия пойдет наконец по правильному пути…

При первых вестях об Октябрьской революции мы стали рваться в Россию. Мне удалось получить необходимые документы, и я вскоре выехал в Россию, где по приезде в ноябре 1917 года вступил в Коммунистическую партию.

В январе 1918 года Г. В. Чичерина по настоятельному требованию Советского правительства освобождают из тюрьмы, и он возвращается на родину. (Г. В. Чичерина обменяли на Бьюкенена, английского посла в царской России).

Вскоре его назначают заместителем наркома, а затем и наркомом по иностранным делам. Георгий Васильевич великолепно подходил для такого поста. Это был человек большой культуры, энциклопедически образованный, свободно владел многими европейскими и восточными языками.

Свою знаменитую речь на Генуэзской конференции Чичерин произнес на великолепном французском языке, лишь изредка заглядывая в лежащий перед ним печатный текст, а затем повторил речь по-английски.

Чичерин обладал исключительной памятью, он помнил тысячи имен и событий, которые мало кто знал, кроме него. Особенно хорошо Чичерин знал историю, и в частности историю дипломатии. Был большим знатоком Востока. Пожалуй, никто, как он, не знал всех тонкостей протокола и специфических титулов мусульманского духовенства и глав мусульманских государств и всегда сам диктовал обращения к ним в подобающей форме.

Характерны для Г. В. Чичерина были скромность, теплое, дружелюбное отношение к товарищам по работе, независимо от положения, которое они занимали. Нарком мог просто зайти в караульное помещение, чтобы поговорить, по душам с красноармейцами, расспросить их о караульной службе, о домашних делах, о родителях.

Его интересовало, как кормят красноармейцев, он пробовал их борщ и кашу. Все, несшие караульную службу, хорошо знали Георгия Васильевича и очень любили его. Часто можно было видеть Чичерина, одетого в почетную красноармейскую форму, беседующим с дипломатами.

Вспоминаю, как я оказался на работе в НКИД.

— …Назначаем вас дипкурьером. Это — важное и серьезное дело. Нам очень нужны такие работники, которые понимают всю меру ответственности, возлагаемой на них.

Я подумал.

— А учиться при этом сумею?

— Будете работать и учиться. Согласны?

— Да, согласен.

Такой, разговор происходил у меня в Наркоминделе в октябре 1923 года. Согласился быть дипкурьером не потому, что меня привлекала эта работа. Я, откровенно говоря, и понятия не имел, что она собой представляет. Но в Наркоминдел меня направила партия, и я считал своим долгом выполнять ту работу, которую поручат.

О деталях предстоящей работы расспросить постеснялся. Зашел в читальню, полистал энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Однако здесь смог вычитать только то, что дипломатические курьеры и их бумаги считаются неприкосновенными…

Более подробные сведения я получил на следующий день у заведующего отделом виз и дипкурьеров Наркоминдела В. И. Шеншева.

— На первых порах будете ездить с опытными товарищами. Практика поможет вам освоить свои обязанности, — заключил беседу Владимир Иосифович.

Действительно, как я вскоре убедился, большинство моих товарищей были люди, прошедшие сквозь огонь трех революций и гражданской войны, — люди многоопытные, закаленные, у которых можно было многому научиться.

Несколько раз в отделе проводились инструктивные беседы с «новичками» о том, как надлежит оформлять дипломатически) почту, о порядке ее приема и сдачи, о пограничных и таможенных правилах, о правах и привилегиях дипломатического курьера. После одной из таких бесед я неожиданно встретил на лестнице наркоминдельского здания наркома Чичерина. Не виделись мы с ним шесть лет. Но Георгий Васильевич меня сразу узнал и в ответ на приветствие спросил по-английски:

— Что вы здесь делаете?

— Вот направили на работу в Наркоминдел. Буду дипкурьером…

— Очень хорошо. Устраивает вас такая работа?

— Конечно, Георгий Васильевич, устраивает.

— Ну и работайте! Желаю успеха.

Больше всего я опасался при встрече с Чичериным вопроса о моем знании русского языка. Владел я им тогда еще плохо. Но, неизменно корректный и тактичный, Георгий Васильевич такого вопроса не задал и разговаривал со мной по-английски — совсем как когда-то в Лондоне.

Ободренный напутствием наркома, стал готовиться к первому выезду за рубеж.

…В ноябре 1923 года я ехал в столицу буржуазной Эстонии — Таллин. «Ведущим» был дипкурьер Ян Рога. Это был член партии с 1905 года, рабочий-шляпник.

Мы вели с ним долгие беседы, из которых я узнавал много полезного. Ян любил повторять:

— Дело наше весьма тонкое. Мы не просто дипломатические курьеры, а представители молодой Страны Советов. И надо уметь вести себя соответственно…

Таким же беспредельно преданным своему долгу сохранился в моей памяти товарищ Шкурин. Это был человек необычайной храбрости. В гражданскую войну командовал полком, был удостоен ордена Боевого Красного Знамени. Коммунист с дореволюционным стажем, он видел в работе дипкурьера не просто службу, но и свой высокий партийный долг. Я скоро усвоил его совет: один из дипкурьеров должен бодрствовать. Сколько раз в трудных ситуациях я с благодарностью вспоминал своего учителя! Поведение в пути таких дипкурьеров, как Рога и Шкурин, давало мне больше всяких инструкций.