В конце Ельцин обратился к конференции с просьбой о своей «политической реабилитации». Поначалу зал неодобрительно загудел. Мне пришлось вмешаться и предложить дать ему высказаться, чтобы таким образом снять тайну со всей этой истории, о которой в партии ходили разноречивые слухи.

Выступление Лигачева было сердитым, тональность — консервативной, но зал встретил его одобрительно. Именно в этом выступлении прозвучали слова, ставшие крылатыми: «Борис, ты не прав».

По ходу конференции возник своеобразный водораздел между партийными работниками и представителями средств массовой информации. Критика в адрес газет и журналов, как правило, встречалась аплодисментами. В ряде выступлений прозвучали нотки ностальгии по старым, добрым временам, когда печать была тихой и ручной.

Бурно обсуждались проекты документов. (Комиссию по подготовке резолюций «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки», «О демократизации советского общества и реформе политической системы» возглавил я. Председателем Комиссии по подготовке проекта резолюции «О борьбе с бюрократизмом» избрали Лигачева, «О межнациональных отношениях» — Рыжкова, «О гласности» — Яковлева, «О правовой реформе» — Громыко.) И в комиссиях, и на конференции кипели страсти, особенно по вопросу разграничения функций между партийными и государственными органами.

Многие понимали, что речь идет фактически о передаче Советам реальной власти. Предусматривалось до конца года изменить структуру партийного аппарата, упразднив отраслевые отделы. Уже на осенней сессии Верховного Совета СССР рассмотреть комплекс вопросов, связанных с реорганизацией Советов. Рекомендовать в апреле 1989 года провести выборы народных депутатов СССР, а в конце года — Верховных Советов союзных и автономных республик.

В предложении совместить посты, выдвинув секретарей партийных комитетов председателями Советов, многие увидели «ход конем», направленный на сохранение главенствующей роли партийных секретарей. Мне пришлось дважды выступать по этому вопросу и в конце концов удалось убедить большинство делегатов. Речь ведь шла не о чем другом, как о намерении обеспечить по возможности спокойный, плавный переход от одной политической системы к другой. До сих пор спорят на эту тему, подозревают, что Горбачев пытался спасти партийную номенклатуру. Сущая ерунда! Не было у меня никаких других замыслов, кроме желания продвинуть политическую реформу. Опасения насчет того, как поведут себя партийные структуры, у меня были большие, и время показало их обоснованность. Но дело было сделано, и вернуть стрелки часов назад уже никто не мог.

Немало споров возникло при обсуждении резолюции «О гласности». Развернулась дискуссия о статусе газеты «Правда». Предлагалось ввести выборность редколлегии газеты и отчетность на съездах КПСС, считать «Правду» органом партии, а не только ЦК. Взвесив все «за» и «против», — а это была опасная затея, поскольку на том крутом повороте мы сразу могли оказаться в ситуации раскола, — конференция не приняла нововведений.

Нашла отражение в резолюции тема, звучавшая во многих выступлениях, — об ответственности прессы за публикацию недостоверных или задевающих честь и достоинство гражданина материалов. В то же время недвусмысленно было заявлено о недопустимости сдерживания критических выступлений средств массовой информации или преследований за критику. Предлагалось периодически публиковать в печати подробную информацию о всех доходах и расходах партии. Я такое предложение поддержал.

По ходу работы конференции неоднократно раздавались требования подробнее освещать деятельность высших органов партии. Аргументы приводились веские: чтобы исключить рецидивы культа личности, проникновения на ответственные посты перерожденцев, коммунисты должны знать, что происходит в Политбюро, каковы амбиции отдельных членов руководства. Просили, в частности, объяснить, как получилось, что на пост Генерального секретаря был избран смертельно больной не популярный в партии Черненко, «рассказать правду» о Гришине и Романове.

Оценивая итоги конференции, я сделал для себя вывод, что в КПСС нарастает дифференциация, сильно дает о себе знать критическое отношение к перестройке. Позже мы столкнулись, по сути дела, с прямым саботажем со стороны значительной части «секретарского корпуса» и партаппарата. Тем большее значение приобретали итоги конференции, как бы повышаясь со временем в цене. Она авторитетно закрепила курс реформ, «освятила» практически все выношенные нами идеи, узаконила график преобразований политической системы. Справедливо будет сказать: из XIX партконференции вышли все наши реформы.

Своей открытостью и свободомыслием конференция вызвала потрясение не только в стране, но и на Западе. Она показала, что отныне у нас голос народа — не пустой звук, его волей будет определяться выбор путей развития и формирование властных структур. Укрепился дух и поднялось настроение у всех искренних поборников демократических преобразований.

Сужу и по себе. Партконференция стала для меня своеобразной точкой отсчета. Появился как бы рубеж, который позволил говорить о том, что было «до» и что должно быть «после». В «до» остались колебания, боязнь оторваться от изживших свой век, но все еще не утративших ореола идеологических постулатов («Кумир поверженный — все Бог», это Лермонтов), отправиться в дальнее плавание с опасностью «бунта на борту». А в «после» следовало вложить огромные усилия, чтобы в полной мере использовать предоставленный конференцией редкостный в нашей истории шанс для настоящей реформы. Нельзя было терять ни дня, ни часа — время, нам отпущенное, было строго лимитировано.

«И пусть нам общим памятником будет…»

На двух заседаниях Политбюро (4 и 21 июля) обсуждались вопросы, связанные с реализацией решений партконференции.

Открывая заседание, я сказал, что мы допустим большую ошибку, если не обратим внимания на проявившееся на партконференции недовольство ходом экономической реформы, деятельностью министерств, положением в торговле, на транспорте и особенно продовольственным снабжением. Наша пропаганда помогла сформироваться в умах людей большим ожиданиям, а они не оправдываются. А какой накал вызывают в обществе очереди! Вся страна в очередях: в магазинах, ожидании автобуса, в различных конторах, за визами, справками. Люди убивают время, чтобы решить простой вопрос, измотаны, издерганы. И это перестройка! Отсюда вывод — самая активная работа должна быть сейчас направлена на развертывание радикальной экономической реформы и решение насущных вопросов жизни людей. В комплексе мер — продолжение работы по ликвидации привилегий в обслуживании номенклатуры.