На Съезде народных депутатов, в Верховном Совете России, в правительственных кругах с первых же дней идея возрождения России обладала сильным привкусом изоляционизма. Она получила обоснование и в среде научной интеллигенции. Довольно широко ходила в обществе записка группы ученых, в которой доказывалось, что идет большая перекачка средств и ресурсов из России в республики через союзный бюджет. Союзное государство представлялось инструментом перераспределения, отнимающим у россиян то, что ими производится, что достигается интенсивной, форсированной эксплуатацией природы за счет потомков. Обосновывался вывод: распорядившись в собственных интересах тем, что имеет, Россия через 3–4 года войдет в группу самых процветающих государств. Так сформулировал это и Ельцин. Знакомая песня о том, что не производительность, не технологии, а новое распределение «спасут» Россию. И тем не менее этот аргумент сработал сильнее любых других доводов.

Именно под лозунгами — равенство, суверенитет, национальное возрождение — проходили выборы в Верховные Советы республик. Мало кто из претендентов в депутаты республиканских парламентов вспоминал о Союзе. Все обещали землякам защищать и никому не уступать свое. Шло расшатывание Союза.

Реформирование нашего огромного государства действительно требовало децентрализации, перераспределения полномочий между центром и регионами. Но республиканские и местные элиты постарались окрасить эту необходимость в гипертрофированно тревожный цвет «национального выживания» и выдвинули безответственный лозунг: «Берите столько суверенитета, сколько проглотите!». Сработало!

Понимал ли я тогда важность российской проблемы? Несомненно. Но вмешательство в ход предвыборной кампании, агитация против Ельцина противоречили бы начатой политике демократизации, хотя людей, способных с ним конкурировать, можно было выдвинуть. Однако и это не было сделано.

Я выступал открыто перед депутатами I Съезда народных депутатов РСФСР против избрания Ельцина Председателем Верховного Совета, так как предвидел — с его приходом станет нарастать конфронтация между союзным центром и Россией. Знал уже, что человек этот по характеру разрушитель, «таран», как охарактеризовал его бывший помощник по прессе П.Вощанов.

Зафиксированные в Декларации о государственном суверенитете России принципы и положения могли стать основой работы над новым Союзным договором. Но были в ней заложены также разрушительные начала. В частности, положение о том, что «действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается республикой на своей территории». Некоторые тезисы были не только юридически неправомерны (противоречили действующей Конституции, принятому в апреле 1990 года закону о разграничении полномочий Союза и республик), но содержали огромный взрывной заряд. Российская Федерация фактически заявила о намерении действовать по своему произволу, не считаясь с Союзом. В акции, направленной прежде всего против центра, закладывались диктат и неуважение к остальным республикам.

Вопросы о действии актов Союза ССР на территории республики, о владении, пользовании и распоряжении ее национальными богатствами, о дипломатическом представительстве, несомненно, могли стать предметом будущих переговоров. Но вновь избранные власти не считали себя связанными какими-то обязательствами и не собирались с кем-то обсуждать эти вопросы. Словно Союза и вовсе не было. Словно сама РСФСР не была его стержнем. Уникальный случай в истории!

Я уверен, что если бы не роковой шаг России, Союз можно было сохранить. В пользу этого говорит, в частности, следующий эпизод. В марте 1990 года новое руководство Литвы демонстративно объявило о независимости республики. На Съезде народных депутатов этот шаг был соответствующим образом оценен и дано поручение президенту, Верховному Совету, правительству страны во взаимодействии с властями Литвы прояснить весь комплекс вопросов. Ряд предприятий по собственной инициативе начал сворачивать связи с республикой, ограничивать поставки энергоносителей. В Вильнюсе начали чувствовать, что не все идет так, как они рассчитывали, и начали размышлять над сложившейся ситуацией.

4 мая И.Т. Фролов передал мне содержание беседы с видным ученым Вильнюсского университета, приехавшим в Москву по поручению руководства ЦК КПЛ, а также Ландсбергиса. Литовское руководство выражало готовность вступить в диалог с представителями центра, имея в виду, что решения, принятые Верховным Советом Литвы после 11 марта, могут стать объектом обсуждения и приостановления. Декларация независимости Литвы может рассматриваться Союзом как акт в значительной степени символический. Литва не будет возражать против интерпретации этого акта, согласно которой речь идет о статусе республики как «ассоциированного члена обновленного Союза ССР». В то же время конкретная реализация должна быть итогом поэтапного процесса, согласованного с Союзом.

Это была подходящая основа для поиска взаимоприемлемого решения. Прибалтийские республики в силу исторических и других особенностей могли бы пользоваться в Союзе особым статусом. Кстати, именно во время поездки в Литву я высказался о возможности дифференцированных связей с центром в рамках Союзного договора.

Однако «суверенизация России» сорвала поиск новой формулы отношений с Прибалтийскими республиками в реформированном Союзе. Она вызвала цепную реакцию принятия аналогичных документов всеми союзными, а затем и автономными республиками. Начался «парад суверенитетов». И единственным средством воспрепятствовать развалу Союза стала неотложная подготовка нового Союзного договора.

КПСС начала реформы

В тенденциозной историографии перестройки часто можно встретить утверждение, якобы КПСС чуть ли не с самого начала была в оппозиции к реформам, делала что могла, чтобы им помешать. Разумеется, в партии были замшелые консерваторы, не желавшие никаких перемен; настороженно отнеслись к преобразованиям партбюрократы, почуявшие в них угрозу для своих интересов. Но большинство коммунистов осознавало необходимость глубокой перестройки существовавших порядков. И именно КПСС как организация выступила инициатором реформ.