Тогда и родилась идея объединить усилия в разработке рыночной программы. Вскоре появился документ за подписью Горбачева, Ельцина, Рыжкова и Силаева, согласно которому создавалась рабочая группа, в которую вошли Шаталин, Петраков, Абалкин, Явлинский, другие экономисты, а также полномочные представители правительств союзных республик. Концепцию совместной программы поручалось подготовить не позднее 1 сентября.

Подписали документ 27 июля. Первоначально Ельцин предлагал подписать его вдвоем. Подпись Силаева для него не имела значения, а вот то, что подписывает Рыжков, было трудноприемлемым. Заупрямился и Рыжков, но в конце концов уступил, объясняя «нежеланием мешать наметившемуся налаживанию сотрудничества между Горбачевым и Ельциным».

В списке рабочей группы, которой было поручено составление совместной программы, первой стояла фамилия академика Шаталина. По сложившейся традиции это означало, что он является и руководителем группы.

Где-то в конце 1988-го — начале 1989 года академик стал моим неформальным советником по экономическим, и не только экономическим, вопросам. К зарождению концепции Явлинского Шаталин не имел прямого отношения. Он был подключен к этой работе, что называется, на ходу. С большим рвением отнесся к новому поручению, и с этой точки зрения вполне обосновано, что «500 дней» стали называть программой Шаталина — Явлинского. С ней Станислав Сергеевич накрепко связал свой имидж ученого-экономиста и общественного деятеля, а ее непринятие в предложенном виде воспринял чуть ли не как личную трагедию.

Чем это объяснить? Вопрос не простой, тем более что смысл программы «500 дней», по моим наблюдениям и по свидетельству коллег Шаталина, не вытекал органично из тех взглядов, которых придерживался академик. Он не был приверженцем монетаристских концепций, должен был понимать, что не может быть эффективной экономика, основанная на безбрежной стихии рынка, без определенных функций государственного управления, без экономического союза республик, без союзных политических, государственных структур.

Шаталин, я уверен, был сторонником обновления Союза, но не его развала. Остается одно. Видимо, почувствовал, что наступил его «звездный час». Ведь принятие программы Шаталина — Явлинского и отторжение программы Рыжкова — Абалкина должно было иметь своим логическим следствием и выбор того, кому будет поручено осуществление программ. Отсюда и неприязнь к Рыжкову как руководителю правительства, и расхождения с Абалкиным — коллегой по Академии наук, который по государственной линии курировал рыночные реформы и руководил правительственной комиссией по этим вопросам. Не случайно Станислав Сергеевич не раз, то в шутку, то всерьез, говорил, что готов принять на себя роль камикадзе и взяться за осуществление своей программы, если она будет принята.

Я уехал в отпуск, связь с рабочей группой поддерживал через своего помощника Петракова. Из Москвы стали поступать противоречивые и все более тревожные сигналы. Группа работала напряженно, состоялись встречи с представителями республиканских правительств, а вот с союзным Совмином никакого сотрудничества не получалось. Нарастало взаимное неприятие.

По моей просьбе состоялась встреча рабочей группы с Рыжковым и Абалкиным с участием Силаева. Но разговор получился жесткий, по сути дела, непримиримый. Совместная работа над программой фактически так и не была начата. Группа Шаталина — Явлинского продолжала работать сама по себе, отдельно от союзного правительства. А правительство Рыжкова — Абалкина трудилось над собственной программой перехода к рынку в соответствии с поручением Верховного Совета.

Полемика между ними выплеснулась в широкую печать. В ряде газет началась настоящая травля союзного правительства и его руководителя. Обстановка накалялась, и я принял решение вернуться в Москву до окончания отпуска. 30–31 августа созвал совместное заседание Президентского совета и Совета Федерации, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. В зал заседаний палат Верховного Совета были приглашены руководители экономических ведомств, ученые, народные депутаты Союза и Российской Федерации — всего около 200 человек.

Руководители республик, как и следовало ожидать, высказали свое предпочтение программе Шаталина — Явлинского, подчеркивая, что без учета роли республик разговоры об экономической реформе могут остаться разговорами. В этом отношении они были правы. Но никто из них не выступил прямо против правительства Рыжкова с требованиями его отставки.

Ельцин, сославшись на результаты нашей с ним пятичасовой беседы, сказал, что «мы идем вместе, проводим общую политику твердо и окончательно, конфронтация недопустима». По его мнению, хаос в стране нарастает не из-за принятия деклараций о суверенитете республик, а как отражение общего кризиса прежней системы управления. Он признал, что руководство Российской Федерации после предпринятой попытки создать собственную российскую программу перехода к рынку убедилось, что реализовать ее в рамках одной республики невозможно.

— Для этого надо развалить Союз, — добавил он. — Мы отказались от нее и предложили президенту страны использовать свои наработки для общесоюзной программы, что и было предметом деятельности согласительной комиссии Шаталина — Явлинского. — Ельцин выразил уверенность, что Верховный Совет России одобрит эту программу, предусматривающую заключение экономического союза между республиками, определит и свое отношение к союзному правительству. Но реализовывать совместную программу, по мнению российского лидера, должен был специальный комитет при президенте, а не правительство Союза.