Я опять собрался уезжать. Л. Н. удержал меня:

— Нет, оставайтесь.

— Я завтра, вероятно, не приеду, — сказал я.

— Отчего?

— Брат в Москву уехал, и я хочу со своими остаться, а то им одним будет скучно. Да я вам всем уж, должно быть, надоел — езжу каждый день.

— Нет, мы так к вашему приятному обществу привыкли, что было бы странно без вас.

Пошли на балкон. Л. Н. стал с Елизаветой Валериановной припоминать Покровское, имение Елизаветы Валериановны, в котором он много лет не был. Он вспоминал старый серый дом, от которого теперь и следа давно нет. Вспомнил тетку Елизавету Александровну, сестру Татьяны Александровны Ергольской, на которой женился Петр Иванович Толстой, дед Елизаветы Валериановны.

Лев Львович ушел к Софье Андреевне и докторам.

Л. Н. спросил Александру Львовну, как отнесся Душан Петрович к приезду докторов.

— Я спросила его. Он подумал и сказал: «Безразлично». — Все рассмеялись.

— Экая умница! — сказал Л. Н. Александра Львовна сказала:

— Он потом прибавил: «Впрочем, хорошо, потому что можно будет на них ссылаться».

— Да, это очень хорошо, — подтвердил Л. Н. и, обращаясь к Александре Львовне, сказал:

— Потом, это ты, кажется, Саша, говорила, что не на все надо ей отвечать? Совершенно верно. Надо говорить: «об этом я не стану говорить». А то объяснишь что-нибудь, она прицепится к новому, и так конца нет.

— Это не я сказала, а поумнее меня.

— А кто?

— Батя (В. Г.Чертков). Еще, папа, — это Таня совершенно верно сказала, — не надо никаких слов давать.

— Да, да…

Софья Андреевна еще вчера искала свою красную книжечку с какими-то выписанными изречениями. Она спросила Л.H., можно ли поискать у него. Это был предлог поискать дневник Л.H., так как она не знает, куда он теперь его кладет. Л. Н. сказал: «пожалуйста»; а сам отнес свой дневник в комнату к Александре Львовне и сунул его в комод с бельем. Комод оказался Варвары Михайловны. Об этом он сказал Александре Львовне. Когда мы сидели на балконе, Александра Львовна спросила его, принести ли ему дневник. Он сказал:

— Да, я всегда на ночь пишу.

— Представь, папа, мамашина книжечка оказалась засунутой в то же самое место!

Все рассмеялись, а Л. Н. сказал:

— Они там познакомились.

Говорили о тяжелом состоянии Софьи Андреевны, о том, что доктора не нашли у нее никакой душевной болезни, а только истерию. Александра Львовна и Елизавета Валериановна говорили, что у Софьи Андреевны бывают иногда ужасные глаза (я много раз замечал это), бегающие и стеклянные. Л. Н. сказал, что не замечал и обратит внимание.

Александра Львовна заметила:

— И что это… мечется взад и вперед?!

— Вот кто ужасен, — сказал Л. Н. — Что он делает, что он делает! Я должен сознаться, мне совестно это говорить, но если б он уехал, это было бы такое облегчение, такое … — он даже рукой махнул. Еще К… тоже, — прибавил он. Мы все стали заступаться за… и сказали, что он просто болтал без определенной злой цели.

Л. Н. ничего не возразил. Потом он сказал:

— Пойду туда.

С крыльца он вернулся и в дверях балкона сказал:

— Не пускайте Гольденвейзера!

— Вот как папа к вам привязался, смотрите не возгордитесь, — сказала Александра Львовна.

Я должен был еще остаться, хотя уж было больше одиннадцати. Еще прежде кто-то пришел сверху и отправил лошадей, сказав, что Россолимо останется ночевать.

С Софьей Андреевной обсуждали вопрос о гонораре Россолимо, и она просила Александру Львовну спросить у Никитина. Немного погодя все пришли сверху и стали чай пить.

Я сказал Софье Андреевне:

— Я еще тут.

— Да, мне Л. Н. говорил, что вас оставил. Он вас без памяти любит.

Л. Н. стал прощаться. Я наконец тоже уехал.

Прощаясь со мной, Л. Н. сказал на крыльце:

— Может быть, смилуетесь и приедете завтра?

Уходя с балкона, я слышал, как Софья Андреевна сказала:

— Пусть он едет, куда хочет, а я никуда не поеду. Это все хитрости. Он там с Чертковым будет видаться. Я это понимаю.

19 июля. Никитин с Россолимо заехали утром в Телятенки, и Чертков поехал с ними в Щекино. Я еще его не видал и ничего не знаю. Булгаков говорит, что утром слышал в Ясной, что и Софья Андреевна с Л. Н. поедет в Кочеты. И то лучше, чем здесь оставаться, особенно в присутствии …. А с приездом… станет еще хуже.

Перед вечером я видел Черткова. Вот диагноз болезни Софьи Андреевны, данный Россолимо: «Дегенеративная двойная конституция: паранойяльная, и истерическая, с преобладанием первой. В данный момент эпизодическое обострение».

Вечером к нам приехали Александра Львовна и Варвара Михайловна, а я все-таки собрался в Ясную. Я выезжал, как раз когда они приехали. Александра Львовна сказала, что Л. Н. жалел, что я не приеду, и будет мне рад.

Когда я приехал, на балконе сидели Елизавета Валериановна и Софья Андреевна, которая мне сказала, что Л. Н. у себя на балконе. Я пошел туда. Л. Н. сидел и дремал. Он сказал мне, что читал «Вестник Европы», а потом задремал.