– Ну и что же вас так развеселило?

Обернувшись на толпу разодетых гостей, она увидела, что к ней направляется Ричард. Оркестр почти заглушил его слова. Она ответила:

– Я только что развеяла в прах надежды Хатауэя выдать Эмилию замуж за Уэстхопа. Теперь он несколько обижен, но это пройдет.

– Вы, дорогая, как никто, умеете повергнуть в прах мужские надежды. – Взяв ее руку, Ричард поднес ее к губам – к ее восторгу, он, кажется, обожал это делать. Потом добавил: – И я нахожу этот ваш талант очаровательным.

– Большинство мужчин так не сказали бы.

– Я не большинство.

Конечно, нет. Оркестр перестал играть, и Ричард отпустил ее руку. Она сказала:

– Сент-Джеймса здесь нет.

– Разве это плохо? Я думал, вы хотите оградить племянницу от его недостойного общества.

– Сначала – да. – Ей вспомнился вечер концерта. Было что-то трогательное в том, как он, едва войдя в гостиную, сразу нашел взглядом Эмилию. София начинала думать, что этот человек гораздо глубже и содержательнее, чем ей сперва казалось. – А теперь я в растерянности. Вы говорили с ним?

– Да, вроде того.

– И что? – Она сверлила Ричарда требовательным взглядом. – Что значит «вроде того»?

Ричард только улыбнулся в своей спокойной манере, как умел улыбаться только он.

– Дражайшая София, вряд ли я мог бы подойти к нему и напрямик спросить, что он затевает насчет Эмилии. Я встретил его несколько дней назад, когда мы оба играли в карты в одном и том же салоне. А потом исхитрился сесть рядом, когда за его столом освободилось место. Он мне нравится. Хорошо играет! По-крупному, но не перебирает.

– Как мужчина играет в карты… – начала было София, но Ричард не дал ей закончить.

– Рассказывает о нем очень многое, – сообщил он. – Сент-Джеймс не вопит от восторга, когда выигрывает, и не впадает в мрачность в случае проигрыша. В своем чувстве юмора он не опускается до непристойностей. Вообще не говорит о женщинах, даже тогда, когда другие начинают хвастать! Ни о прошлых увлечениях, ни о нынешних – к сожалению. Значит, он неболтлив и умеет быть деликатным. Вынужден заметить, как раз это нам сейчас не на руку.

«Нам». Выразительное слово, но, на взгляд Софии, она сама и Ричард еще не объединились в слове «мы».

– Скрытный повеса. Как некстати, – пробормотала она, наблюдая, как Эмилия садится, пропуская следующий тур, рядом с молодыми девушками. Эти девушки, «желтофиоли», как их называли, были из тех, кто не пользовался успехом у мужчин, и не потому, что были некрасивы, а из-за чрезмерной застенчивости. Одна из них, юная леди Элизабет Доде, была особенно дружна с ее племянницей, и сейчас девушки сидели и что-то обсуждали с видом заговорщиц.

– Как некстати, что он джентльмен, – Ричард усмехнулся.

– Ничего смешного. Ведь мы говорим об Эмилии.

– Знаю, – мягко согласился он. – Она вам как дочь, вы обожаете ее и мечтаете видеть счастливой. Если Сент-Джеймс – необходимое условие для счастья Эмилии, и он, и она очень скоро это поймут. Не в ваших силах помочь этому случиться, София. И домешать, боюсь, вы не сможете также.

Она бросила на него косой взгляд:

– Вы, к сожалению, правы. Впрочем, это не облегчает дело.

– Мы сделаем все, что сможем. А сейчас потанцуйте со мной. В тот вечер вы исчезли, так и не дав мне шанса опрокинуть ваш тюрбан на пол на глазах изумленной публики. – Ричард протянул ей руку. – Думаю, вы должны мне тур вальса, раз обещали.

Протянутая рука искушала. К тому же он был отличным танцором. И никогда не жаловался, если она вдруг сбивалась на ведущую роль – со всеми вытекающими неуклюжими последствиями.

– Мой тюрбан и вправду оказался не слишком удачным, – призналась она. – И не будьте ко мне слишком снисходительны. Даже я иногда ошибаюсь в том, что касается моды.

– Вы всегда выглядите божественно, дорогая София. – Его глаза весело блестели. – А теперь потанцуем наконец?

Она протанцевала три танца подряд.

И теперь, черт возьми, он встревожился. Как будто он имел право считать ее вальсы, будто страж, которому поручено опекать эту девицу! Алекс хлебнул тепловатого шампанского, не сводя задумчивого взгляда с кружащихся в вихре танца пар. Ей не следует этого делать.

Но какое его дело, черт возьми?