— Ну, чего вы пристали? Потом скажу. День будет. Успеете! — отмахнулся он от вопросов и пошёл к дому.

Николай Тимофеевич уже сидел за столом.

— Так! — начал он, когда все вошли в комнату. — Начнём по порядку. Как дела, вожатая?

— Живы, здоровы, доставлены в целости, — улыбаясь ответила Вера. — Обо всём пусть Ваня расскажет.

— Ну, Рябинин, выкладывай. Почему картофель не получили? Письмо моё передали?

— Передали.

— Учёного того видели? Как он?.. Вадимов?

— Видели.

— Три раза видели, — добавила Зина.

Ваня достал из-за пазухи пакет и подал его Николаю Тимофеевичу.

— Вот, получили от него два сорта картофеля: „Камераз“ и „северная роза“.

Николай Тимофеевич взял пакет, взвесил его для чего-то на руке и медленно стал разворачивать. Все присутствующие с любопытством вытянули шеи.

— Та-ак! Здорово же ты их запаковал. Как бриллианты какие! — усмехнулся он, откладывая в сторону третий лист смятой газеты. — Который из них какой? — спросил он, разложив клубни на столе.

— Эти белые — „Камераз“, а розовые — „северная роза“, — пояснила Зина, показывая пальцем.

Все находившиеся в комнате — Степан Захарович, Николай Тимофеевич, Дарья Андреевна и пробравшиеся с улицы ребята — наклонились над столом и долго, внимательно разглядывали клубни. Ничего особенного, однако, не обнаружили. Картошка как картошка. Ни величиной, ни цветом, ничем другим привезённые клубни не отличались от обыкновенной картошки.

— Обыкновенная картошка! — разочарованно сказала Дарья Андреевна и отошла к печке. — Стоило за ней ехать! Наша лучше!

— Так… Ну, и что же теперь с ними делать? Сейчас съедим или вечером? — шутливо спросил Николай Тимофеевич. — Чем же замечательны эти сорта?

— Урожайные, ранние, ракоустойчивые, вкусные, — быстро перечислила Зина и, дрожащим от обиды голосом, продолжала: — А ты, папа, не смейся. Степан Владимирович говорил, что можно мировой рекорд установить… ускоренным размножением. Мы решили две бригады устроить: девочек и мальчиков. Вот эти две картошки наши, а эти ихние. Забирай свои, Ваня! — обратилась она к мальчику. — Пускай смеются!

— Это я всё понимаю, — со вздохом сказал Николай Тимофеевич. — Сорвалась, значит, наша затея с семенным участком. А я было вам целый гектар земли наметил…

— А где? — оживился Ваня.

— Там, где горохи были, у двух берёз.

— Правильно! — сказал мальчик. — Вы за нами его и закрепите, Николай Тимофеевич!

— Гектар? — удивился председатель.

— Половину хватит.

— Чего же вы там посеете?

— Картошку.

— Какую?

— А эту!

Все присутствующие засмеялись. Ваня нахмурился, а Зина покраснела.

— Чего вы смеётесь! — сказала она. — Сами ничего не понимаете и смеётесь.

— Эту картошку в огороде посадите или на школьном участке, — заключил Николай Тимофеевич, поднимаясь с табуретки.

— Я же тебе говорю, что мы ускоренным способом будем размножать! — со слезами на глазах сказала Зина и для большей убедительности прибавила: — По мичурински!

— Так вам на это полгектара надо?

— Конечно.

— Да знаешь ли ты, дочка, сколько на гектаре кустов картофеля растет?

— Знаю.

— Сколько?

— Сорок тысяч! — ответила Зина.

— Правильно! Зачем же вам полгектара? — спросил председатель, поворачиваясь к Ване.

— Полгектара нам не надо, а соток двадцать надо, — спокойно ответил тот.

— Да вы смеётесь надо мной, что ли? — рассердился Николай Тимофеевич.

— Это ты смеёшься! — горячо заговорила Зина. — Что это на самом деле! — по щекам у неё текли слёзы обиды, но она их не замечала. — Сам поручил, сам в Ленинград послал, а теперь смеётся. Мичуринцы, мичуринцы… Мы две лекции слушали, а ты как над маленькими смеёшься. Спроси у Марии Ивановны, если не знаешь.

Николай Тимофеевич не ожидал такой вспышки от дочери и с любопытством слушал её.

— А чего ты раскипятилась! — примирительно сказал он. — Разве нам для дела земли жалко? Берите хоть гектар.