Несколько секунд я лихорадочно перебирал в уме все свои действия в последние дни, пытаясь догадаться, кого еще могла схватить контрразведка. Радист уже благополучно покинул страну. Это же удалось сделать и некоторым другим коллегам, на которых мой арест мог отразиться самым пагубным образом. Я пришел к выводу, что дела обстоят не так уж плохо.

Затем мои мысли обратились к предстоящей борьбе с английской контрразведкой. Условия явно были невыгодны для меня.

Беспорядок, даже суматоха, поднявшиеся в Скотленд-Ярде, когда туда привезли меня, улучшили мое настроение. Я уже догадывался, что следствие будут вести люди, умевшие допрашивать уголовников, но не представлявшие, как обращаться с кадровым разведчиком. Они не могли предполагать, что по образованию я — юрист и, помимо прочего, потратил немало времени на изучение английского законодательства, касающегося моей деятельности.

Меня ввели в комнату для допросов. Я отметил стертые, грязноватые полы — точно такие же, как в коридоре. Прямо напротив двери было большое окно, выходившее на набережную Темзы, слева от окна был стол, справа — второй. Типичный кабинет небольшого начальника.

Несколько минут я стоял посередине комнаты, окруженный молчаливыми сыщиками, которые продолжали крепко держать меня за руки. Все это выглядело достаточно нелепо. Никто не проронил ни слова, пока не появился Смит.

Это была наша первая встреча лицом к лицу.

Мой противник оказался довольно грузным и невысоким человеком. Седые волосы с залысинами, роговые очки в толстой черной оправе придавали ему вид учителя. Я отметил про себя энергичный подбородок Смита и то, что он старается говорить с «правильным» оксфордским акцентом, хотя явно не бывал ни в Оксфорде, ни в частной средней школе. Впечатление, которое производил противник, явно укрепляло мою уверенность в себе.

Вот тут-то я впервые услышал, что арестован по подозрению в шпионаже.

Смит приказал раздеть меня и обыскать. Только тогда сыщики отпустили мои руки. По тому, как Смит ощупывал лацканы моего пиджака, я наконец понял, почему меня все время держали за руки: детективы опасались, что в моей одежде зашита ампула с ядом, как это принято у западных разведок (при аресте разведчик может надкусить уголок лацкана и через несколько секунд умереть. На практике, однако, подобные случаи редки).

Обыск продолжался недолго. Содержимое всех моих карманов высыпали на стол. После этого мне возвратили одежду, за исключением галстука и шнурков. Разрешили одеться. Я понял, что Смит «арестовал» мой галстук и шнурки, чтобы не дать возможности удавиться у него на глазах. Но, как только меня повезли из Скотленд-Ярда, шнурки и галстук были возвращены; никто после этого их уже не отбирал. Когда и почему Смит решил, что я не стану вешаться, видимо, навсегда останется тайной Скотленд-Ярда. Скорее всего «супера» не волновало, что может произойти с арестованным за пределами его епархии.

Смит приказан сложить все, что вынули из моих карманов, в большой пакет и уже собирался унести его, но я остановил полицейского:

— Пожалуйста, составьте опись имущества и посчитайте при мне все деньги...

— Разве вы не знаете, сколько у вас было с собой? — наигранно спросил Смит.

— Конечно, знаю, — ответил я. — Но я хочу, чтобы вы знали, что я знаю это.

Я старался вести себя естественно и спокойно, шутил, с интересом разглядывал новую для меня обстановку Скотленд-Ярда. Было важно не выдать того внутреннего напряжения, в котором я находился. Изредка я как бы поглядывал на себя со стороны, контролируя свои действия — слова, жесты, словно это не я, а какой-то другой человек стоял сейчас перед суперинтендантом Смитом, и всякий раз убеждался, что все идет нормально. Никаких ошибок я, похоже, не допускаю.

Наконец опись имущества составили и показали мне. Я заметил, что одна из моих ручек была записана как «шариковая».

— Минуточку, — воскликнул я. — Это ведь не просто копеечный карандаш. Это дорогая вещь...

И я взял золотой «Паркер» в руки, случайно направив перо в сторону Смита.

— Не трогайте ручку! — крикнул Смит. Он, видимо, считал, что «Паркер» мог стрелять. С трудом удерживаясь от смеха, я сказал Смиту:

— Вы прочитали слишком много детективных романов...

При аресте у меня было с собой что-то около 350 фунтов стерлингов. Мне удалось заставить Смита указать точную сумму в описи изъятого имущества. Тем не менее адвокату пришлось потом потратить немало усилий, чтобы добиться возвращения денег.

Наконец обыск был закончен, список изъятого имущества составлен. Суперинтендант Смит уселся за письменный стол, предложив мне кресло. Начался допрос. Я не сомневался, что мой оппонент провел не один час, пытаясь придумать наилучший метод заставить меня признаться, или, как принято говорить среди английских уголовников, «петь». С нетерпением я ждал первой фразы. Однако испытал чувство профессионального разочарования, когда она прозвучала:

— Нам все известно, и в ваших интересах сделать чистосердечное признание. Поэтому я рекомендую вам рассказать всю правду.

Мне стоило большого труда удержаться от улыбки, когда Смит с предельной напыщенностью произнес эту избитую тираду.

— Простите мою невежливость, — сказал я, внимательно наблюдая за физиономией Смита, — но я должен напомнить вам, что по английскому закону вы были обязаны предупредить меня о том, что все сказанное здесь мною будет запротоколировано и может быть использовано против меня на суде