Что есть содержание утверждения? Согласно теории значения, оперирующей понятием условий истинности, это содержание состоит просто в том, что высказываемое утверждение истинно. Может оказаться так, что мы сможем распознать его в качестве истинного или ложного только в определенных случаях; могут быть такие положения дел, при которых оно истинно, хотя мы никогда не будем знать, что оно истинно, и другие положения дел, при которых оно ложно, хотя мы никогда не будем знать, что оно ложно: но говорящий утверждает, что оно истинно. Мы рассмотрели трудности — непреодолимые трудности, если я не ошибаюсь, — объяснения того, что значит, когда говорящий или слушающий знает, что означает ”предложение истинно” в общем случае; такая же трудность имеет место при объяснении того, что значит для слушающего или говорящего действовать в соответствии с истинностью утверждения. Имеется общая трудность, возникающая при объяснении этого понятия в любой теории значения, состоящая в том, чтобы объяснить, как чьи-то действия, обусловленные утверждением, которое некто принимает, зависят от того, что этот некто хочет. Но в теории значения, оперирующей условиями истинности, существует еще одна трудность: даже при наличии соответствующих желаний у слушающего, что значит утверждение ”Он согласует свои действия с условием, которое он, вообще говоря, распознать не может”? Дополнительная часть теории значения, ее теория действия, должна быть способна, давая описание языковой деятельности, характеризующей утверждения, объяснить, что значит действовать в соответствии с утверждением, причем в качестве части объяснения того, что значит согласиться с этим утверждением. Построить это объяснение в рамках теории значения, оперирующей понятием условий истинности, будет очень трудно.

Согласно теории значения, оперирующей понятием верификации, содержание утверждения состоит в том, что высказываемое утверждение было или может быть верифицировано. Выше мы согласились с тем, что такая теория, возможно, должна допускать, что то, что считается фальсификацией утверждения, возможно, должно быть отдельно обусловленным для каждой формы предложения. Но если так, то это возможно лишь с той целью, чтобы придать смысл отрицанию каждого предложения, поскольку нет единого объяснения отрицания: это невозможно для целей фиксации смысла предложения, имеющего независимое значение. Ибо если бы мы предположили противное, то мы должны были бы сказать, что содержание утверждения состояло в том, что высказанное предложение могло быть верифицировано и, далее, что оно не могло быть фальсифицировано. Можно сказать, что в этом уточнении вовсе нет необходимости, поскольку условия всегда должны быть таковы, чтобы никакое утверждение нельзя было как верифицировать, так и фальсифицировать; следовательно, корректность утверждения всегда будет гарантировать выполнение более слабого условия, состоящего в том, что предложение не может быть фальсифицировано, т.е. что оно будет выражаться в виде двойного отрицания предложения.

Это возражение полностью подтверждается в том случае, если определение того, что является фальсификацией предложения, не обязательно надо считать влияющим на смысл предложения при его самостоятельном употреблении; в противном случае оно должно играть некоторую роль в фиксации смысла утверждения, сделанного с помощью предложения. Отсюда следовало бы, что говорящий, делая утверждение, может быть как не прав, так и не не прав: не не прав, поскольку можно было бы показать, что предложение нельзя фальсифицировать; но также и не прав, поскольку неизвестен способ верификации предложения. Это следствие было бы роковым для такого описания, поскольку утверждение не является актом, который допускает промежуточный результат; если утверждение неправильно, оно не правильно. Пари может содержать определенные условия; если они не выполнены, спорящие не выигрывают и не проигрывают. Но нет ничего аналогичного для утверждения; если в какой-либо теории значения это имеет место, то это означает сведение к абсурду данной теории.

Можно сказать, что, даже если условие фальсификации предложения не входит в определение смысла этого предложения при самостоятельном использовании, все равно верификационистская теория значения должна оставлять открытой возможность того, что утверждение не будет ни истинным, ни ложным: ибо заявление говорящего о том, что он способен верифицировать утверждение, может оказаться необоснованным, даже если нет ничего такого, что исключало бы возможность того, что оно будет верифицировано когда-ни-будь в будущем. Однако эта ситуация представляет собой такую ситуацию, которую нельзя устранить путем обращения к нашему пониманию языковой практики, относящейся к утверждению предложения, хотя то, как она описывается, зависит от принятой нами теории значения. Если мы придерживаемся теории значения, оперирующей условиями истинности, то мы опишем такую ситуацию как ситуацию, в которой еще не показано, прав говорящий или не прав. Можно согласиться с тем, что требуется некоторое объяснение для такой особенности: на первый взгляд, если утверждение является просто лингвистическим актом, который обусловлен объективными условиями правильности, и эти условия не выполняются, то утверждение просто ложно без каких-либо прочих оговорок. Это уже обсуждалось ранее: то, что обусловливает наше понимание предложений как конституент более сложных предложений, и их употребление, например с императивным действием, есть то, что приводит нас к различению между истинностью утверждения и правом говорящего делать это утверждение. В соответствии с верификационистской теорией значения мы не можем сказать, что каждое утверждение является либо истинным, либо ложным, но мы можем провести подобное различие между тем, что говорящий располагает средствами верификации утверждения и утверждением, что нечто является средством верификации, которое окажется в наличии позднее. Такое различие мы вынуждены принять точно так же, как и в теории значения, оперирующей условиями истинности: располагая понятием верификации предложения, которое требуется для объяснения роли этого предложения в сложных предложениях, мы не можем в общем случае считать утверждение заявлением о том, что уже есть средство верификации сделанного утверждения, но лишь заявлением о том, что такое средство мы еще получим; например, когда это утверждение относится к будущему времени. Таким образом, сказать в этом смысле, что утверждение может быть и неправильным, и не неправильным, — значит сказать нечто полностью согласующееся с природой утверждения как разновидностью лингвистического акта.

Рассмотренный нами смысл, в котором можно с полным основанием говорить о том, что утверждение может быть и неправильным, и не неправильным, есть смысл, который, как мы видели, относится к различию между правом говорящего делать то или иное утверждение и истинностью того, что он говорит, т.е. между уверенностью говорящего в истинности утверждения и наличием способа подтверждения истинности, который ему не был известен в момент произнесения утверждения. Мы можем сказать, что говорящий прав, если он в момент речи способен верифицировать то, что он говорит, но что его утверждение правильно, если существует какое-либо средство его верификации, знание которого говорящим в момент осуществления утверждения сделало бы его правым. Смысл, в котором противоречит природе утверждения говорить, что утверждение не может быть ни правильным, ни неправильным, есть тот смысл, в котором, в соответствии с данной терминологией, само утверждение ни правильно, ни неправильно. То есть не может быть такого знания, обладание которым давало бы возможность любому говорящему установить как то, что он не был бы прав, делая определенное утверждение, так и то, что он не был бы не прав, если бы сделал его. Если кто-то заключает пари на определенных условиях, кто-нибудь другой, зная, что эти условия не выполняются, может знать, что он ни выиграет, ни проиграет своего пари: нет такого фрагмента знания, который связан таким образом с утверждением.

Но совершенно ясно — верификационистская теория значения исключает возможность того, что утверждение может быть как правильным, так и неправильным именно потому, что никакое утверждение не может быть одновременно верифицировано и фальсифицировано. Но даже если определение того, что фальсифицирует предложение, не способствует определению смысла предложения при его самостоятельном употреблении, такая теория угрожающе близка к допущению того, что утверждение может быть ни правильным, ни неправильным. Если наша логика вообще похожа на интуиционистскую логику, то действительно нет никакой возможности обнаружить для любого утверждения, что оно может быть ни верифицируемым, ни фальсифицируемым, поскольку все то, что могло бы показать, что оно не может быть верифицировано, фактически верифицировало бы его отрицание. Однако, для любого утверждения, которое не является устойчивым в смысле Брауэра (не эквивалентно его двойному отрицанию), существует возможность установить, что оно никогда не может быть фальсифицировано, если мы уже имеем его верификацию. В таком случае, мы могли бы сказать, что мы знаем, что утверждение не является неправильным, не зная того, что оно правильно. Можно предположить, что возможность верификации утверждения будет всегда оставаться открытой, так что никогда не возникнет ситуации, когда мы знаем, что утверждение не является ни правильным, ни неправильным; однако она указывает на неясность в репрезентации лингвистического действия, относящегося к утверждению. Что еще, кроме того, что его утверждение не является неправильным, утверждает кто-либо, когда он делает утверждение? Что еще говорит он, когда высказывает утверждение, в отличие от того, когда он просто отрицает отрицание этого утверждения? В той мере, в какой мы рассматриваем его утверждение как заявление о том, что он верифицировал утверждение, ответить на эти вопросы нетрудно, поскольку, вообще говоря, труднее верифицировать утверждение, чем верифицировать его двойное отрицание; и таким образом, в случае математических утверждений, когда утверждение всегда равносильно заявлению, что высказанное утверждение действительно доказано, не возникает никакой проблемы. Но мы видели уже, что в общем случае в качестве первичного, при определении содержания утверждения, мы должны рассматривать не личные соображения говорящего, на основании которых он делает утверждение, а условия объективной правильности утверждения; и в связи с этим невозможно провести различие между предположительно более сильным и предположительно более слабым содержанием. Если говорящий заявляет, что он верифицировал утверждение, а мы обнаруживаем, что он верифицировал всего лишь двойное отрицание, то его заявление не выдерживает критики: но наш вопрос не в этом, а в том, что мы делаем, если соглашаемся с его утверждением как объективно правильным, независимо от личных соображений, на основании которых говорящий сделал это утверждение. Признать его неправильным — значит, очевидно, отвергнуть возможность того, что оно когда-либо будет фальсифицировано; вместе с тем принятие его в качестве правильного предполагает некоторое ожидание того, что когда-нибудь оно будет верифицировано, или по крайней мере предполагает открытой такую возможность. То, что мы оставляем эту возможность открытой, ничего не добавляет к признанию того, что оно никогда не может быть фальсифицировано; если мы признали это, то возможность того, что оно когда-нибудь будет верифицировано, является открытой; поскольку мы никогда не сможем закрыть ее, мы не обязаны считать ее открытой. Но даже и ожидание того, что оно будет когда-нибудь верифицировано, не означает ничего существенного, если не указаны временные границы, в пределах которых это должно произойти; зная, что утверждение никогда не может быть фальсифицировано, мы уже знаем, что это ожидание не может быть обмануто, и, при условии, что ожидание никогда не будет обмануто, предположение, что это ожидание когда-нибудь осуществится, согласуется с любой последовательностью событий на любом конечном временном интервале, каким бы он ни был длинным, и, следовательно, не дает ничего нового.

Хорошо известен тот факт, что некоторые философы склонны рассматривать утверждение как лингвистический акт, который может иметь промежуточный результат, подобно тому как пари на условиях имеет промежуточный результат, когда условия пари не выполнены. То есть они склонны считать, что некоторые предложения при некоторых определенных условиях не будут ни истинными, ни ложными; и они склонны полагать прямую связь между понятиями истинности и ложности, которые здесь используются, и понятиями правильности и неправильности утверждений так, что некто, делая какое-нибудь утверждение посредством произнесения предложения, которое не истинно и не ложно, тем самым делает утверждение, которое не правильно и не неправильно. (Иногда это выражают, говоря, что он не сделал вообще никакого утверждения; но эта форма выражения не может скрыть того факта, что он произвел значимое высказывание, что он осуществил лингвистический акт.) Я в другой работе возражал против того, что мы можем не придавать смысла представлению о том, что утверждение не является ни правильным, ни неправильным, за исключением тех случаев, когда утверждение неясно или двусмысленно, и что адекватная интерпретация того, что предложение не является ни истинным, ни ложным, состоит в том, что оно обладает невыделенным истинностным значением, отличным от того значения, которое мы обозначили как ”ложность”, или же невыделенным истинностным значением, отличным от того значения, которое мы обозначили как ”истина”, и, соответственно, что состояние неистинности и неложности значимо только в отношении функционирования предложения в качестве конституенты сложных предложений, для которых мы хотим применить многозначную семантику, а не в отношении самостоятельного употребления предложения для того, чтобы сделать утверждение, для чего нам необходимо знать только различие между его выделенными и не выделенными истинностными значениями.

Как это можно обосновать? Один из подходов можно сформулировать следующим образом. Если содержание утверждения точно определено, то должно быть определимым для любого распознаваемого положения дел, показывает или нет это положение дел, что утверждение было правильным. Если того или иного распознаваемого положения дел недостаточно, чтобы показать, что утверждение было правильным, тогда имеется две альтернативы. Одна из них заключается в том, что это положение дел исключает возможность наступления ситуации, в которой утверждение можно было бы признать правильным: в этом случае следует считать, что это положение дел свидетельствует о неправильности утверждения. Другая альтернатива заключается в том, что данное положение дел хотя и не показывает, что утверждение было правильным, не исключает возможности, что в последствии будет показано, что дело обстояло именно так; в этом случае правильность утверждения просто не была еще определена. Но что невозможно, так это то, чтобы какое-либо распознаваемое положение дел могло свидетельствовать как о том, что утверждение не было правильным, так и о том, что утверждение не было неправильным, поскольку содержание утверждения полностью определяется теми положениями дел, которые устанавливают его в качестве правильного; следовательно, любое положение дел, которое можно рассматривать как отвергающее правильность утверждения, следует считать положением дел, которое показывает, что оно неправильно. Следовательно, если предложение не считают ни истинным, ни ложным в определенных распознаваемых обстоятельствах, то это нельзя объяснить, сказав, что утверждение, осуществленное посредством произнесения предложения, не было в этих обстоятельствах ни правильным, ни неправильным.