— Я приведу в суд свидетеля.

— Если дойдет до этого, то Босс приведет в суд весь Белый дом — а то и папу римского. А пострадает больше всех Хедер. Я знаю, ты бы этого не хотел.

Адам помолчал, взвешивая слова жены. Она уже чувствовала, что атака отбита, и перешла в контрнаступление.

— Адам, послушай меня. Если мы приведем в суд чужих людей, чтобы они подтвердили, что мы друг другу не подходим, Хедер получит куда более серьезную травму, чем если мы уладим это между собой. Даже если судья станет решать это при закрытых дверях, от Хедер все равно потребуют выбирать между нами в нашем присутствии.

— Откуда в тебе такая мстительность?

— А ты не понимаешь? Ты что, не отдаешь себе отчет, что в этой истории я — пострадавшая сторона? Отец оказался прав. Мне не следовало вообще уезжать из Вашингтона. И все-таки… Знаешь, что я тебе скажу? Я ни разу ни о чем не пожалела. До сегодняшнего дня.

Адам пожал плечами.

— Полагаю, у тебя есть все основания ненавидеть меня всей душой.

— Ну нет, это ты еще слишком мягко выразился. Если бы Хедер в тебе не нуждалась, хотя бы по выходным, я бы тебя задушила на месте. Голыми руками. И вот что я тебе скажу, приятель: только посмей сделать что-то не так — я тебя пристрелю.

У Адама не было сил извиняться, но возмутиться силы нашлись.

— Погоди-ка! Существуют нормы общения с родителями, и я надеюсь, мы станем следовать правилам.

— На это не рассчитывай, — мстительным тоном заявила Тони. — До сих пор ты, может, и не считал меня серьезным юристом, но, когда закончится дело о разводе, ты пожалеешь, что вообще меня встретил.

Адам отыскал в подвале пару старых чемоданов, стряхнул с них пыль и теперь медленно поднимался по лестнице. Из-за двери дочери доносились сдавленные рыдания. Он содрогнулся. И в очередной раз почувствовал себя подлецом по отношению к ребенку.

Он постучал. Ответа не последовало.

Адам постучал сильней и окликнул:

— Есть кто живой?

Из комнаты донесся истеричный возглас:

— Никого существенного.

— Но ты ведь дома, котенок? — с нежностью произнес Адам.

— Да, только никому нет до меня дела!

— Мне — есть. Можно войти?

— Нет. Отправляйся к черту.

Адам заговорил негромким, но твердым голосом:

— Послушай, Хедер, я скоро съеду и хотел бы с тобой поговорить, пока я еще здесь. Через пятнадцать минут я вернусь и надеюсь, что ты меня впустишь.

За эти пятнадцать минут дочь умылась, причесалась и сделала героические усилия, чтобы взять себя в руки. После чего открыла дверь.

Адам присел рядом с ней на кровать.

— Послушай, малыш, я понимаю, тебе это кажется ужасным и эгоистичным с моей стороны, но это правильное решение. Мы с твоей мамой делали друг друга несчастными.

— Это ни для кого не новость, — пробурчала девочка. — Я тоже особой радости не испытывала.

— Так вот, я думаю, нам всем стоит начать новую жизнь.

— У тебя кто-то есть? — спросила Хедер. Было видно, что ответ ее страшит.

Адам немного помялся и тихо сказал:

— Она очень хороший человек. Думаю, тебе понравится.

— Это та русская, из-за которой вы с мамой ссорились?

Адам кивнул.

— Неужели она так много для тебя значит, что ты готов нас бросить?

— Дорогая, я же не исчезаю из твоей жизни насовсем. Совсем наоборот. Я намерен отсудить как можно больше прав, поскольку Аня тоже хочет, чтобы ты с нами иногда жила.

— Правда? — удивилась дочь. — А почему?

— Я ей так много о тебе рассказывал, что ей кажется, она тебя хорошо знает. Поверь мне, Хедер, она милая, нежная, заботливая женщина.

Воцарилось молчание. Наконец девочка нашла в себе храбрость спросить:

— Пап, скажи, почему ты женился на маме? Ну, какая самая главная причина?

Он помолчал и ответил:

— Чтобы у меня появилась ты.

Они вдруг обнялись. Хедер расплакалась. Адам тоже был готов рыдать, но сдержался.

— Папочка, пожалуйста, не бросай меня, — взмолилась дочь. — Я буду себя очень хорошо вести, обещаю тебе. Со мной не будет никаких хлопот.

Адам словно получил удар в живот. На какое-то мгновение у него даже мелькнула мысль отыграть назад и остаться. Он был готов на все, чтобы только не причинять боль своему ребенку. Но тут он вспомнил об Ане, о том, что они с Тони наговорили друг другу — слова уже сказаны, обратно не возьмешь.

Он закрыл глаза и крепко обнял дочку. Он слышал, как стучит ее сердце.