– Слушаю, - лениво мурлыкнул он, нажав на кнопку приема. С полминуты внимательно слушал собеседника, затем все тем же расслабленным голосом отозвался: - Да понял я, понял, - и прервал соединение.

– Что-то случилось?
– спросил я любовника, наблюдая, как он пересекает комнату по направлению ко мне, все такой же нагой и прекрасный, как греческий бог.

– Да так, парни из охраны благодарили за прелестное зрелище, - пожал плечами он.

– Какие парни?
– тупо переспросил я.

– Марек, вон камера висит, - очень серьезно отозвался Фил.

Я резко обернулся, высматривая предательское устройство. Не может такого быть, чтобы в кабинете шефа все просматривалось, не может...

Удар по затылку я просто не почувствовал. Бархатная тьма сомкнулась вокруг меня...

*****

– Ну что же ты, Марек? Нехорошо это, неправильно, - назидательный голос ввинчивался в виски, отдаваясь тягучей болью где-то в глубине черепа.
– Это не по-нашему, у своих воровать.

Я с ощутимым трудом открыл глаза. Абсолютно зря это сделал, как оказалось - яркий свет резанул по зрачкам не хуже ножа, а в голове словно взорвалась маленькая Хиросима. Больно-то как! Воспаленное сознание мгновенно нарисовало картинку в духе избитых бульварных книжонок и гестаповской романтики: светящую мне в лицо лампу и невидимого "собеседника", ведущего допрос. Теперь осталось понять, что ж такое произошло и за что меня так? Ведь я ничего не сделал...

Все оказалось гораздо проще. Никаких тебе допросных, никакого тебе гестапо. Когда я все-таки смог совладать с собственным телом и открыл глаза, то обнаружил следующую картину. Я сижу, в чем мать родила, у какой-то стенки, судя по температуре, кафельной - лопатки основательно закоченели. Скорее всего, туалет или душевая - у дальней стены я заметил что-то типа кабинок. Ну да, точно, туалет для персонала на подвальном этаже. Бывал тут пару раз... Далее. Нахожусь я в этом сортире, понятное дело, не один. Соседнюю стенку, задумчиво попыхивая сигаретой, подпирает Фил, полностью одетый и очень серьезный. На мой недоуменный взгляд он отвечает лишь едва заметной презрительной гримасой и отводит глаза. Нет, ну что происходит? У кабинок, поглядывая по сторонам, стоят два здоровенных амбала-охранника. А напротив, присев на корточки и участливо глядя на меня, словно я его нашкодивший любимый внук, сидит немолодой седой мужчина с мягкой улыбкой и ледяными глазами серийного убийцы. Мой шеф, тот самый, в кабинете которого мы... Меня прошиб холодный пот.

– Так что, Марек, - мягко спросил начальник, - расскажешь, как ты дошел до жизни такой?

– До какой?
– просипел я, теснее вжимаясь лопатками в холодную стену. А начальник-то, по ходу, агрессивный натурал. Сейчас нам как впишут за наши художества...

– Ах нехорошо как, - покачал седой головой хозяин, все еще изображая строгого родителя.
– А ну расскажи, сладкий мой, где товар?
– так, стоп, при чем тут товар? Он что, злится не из-за того что мы с Филом в его кабинете делали?

– Как это "где"?
– изумился я. И правда, очень странно, работал же по схеме, все как всегда...

– Ты мне зубы не заговаривай!
– напускная забота слетела с шефа, как не по размеру подобранная маска. Из-под нее на меня зло смотрел голодный, очень раздраженный зверь.
– Где товар, Марек?
– он не кричит, но я вжимаю голову в плечи и готовлюсь к удару. Страшно.

– Но, Егор Эдуардович, я же его привез, как вы велели, - начинаю лепетать я, еще плотнее прижимаясь к холодной плитке. Серые глаза шефа выворачивают душу наизнанку и меня колотит лишь от представления того, что может сделать со мной этот человек.
– Отдал Тиму, - шепчут непослушные губы.

– Товар ты, паскуда, Тиму отдал?
– пощечина настолько сильна, что меня опрокидывает на грязный пол, звон в ушах сменяется набатом, но мне парадоксальным образом становится чуточку легче. Лучше пусть бьет, чем так смотрит. А начальник начинает кричать, с каждым словом всаживая мне под ребра носок дорогущего лакированного ботинка: - Ты хоть знаешь, что привез, гнида?

– Товар...
– хрипло шепчу я, сплевывая кровь из прокушенной губы. Пытаюсь приподнять голову, но встречаюсь со взглядом Фила и снова утыкаюсь лбом в заплеванный кровью пол. Его глумливая усмешка бьет куда сильнее обозленного начальника.

– Сахар ты привез, засранец, гомосятина тупая!
– все еще разоряется Егор Эдуардович, но больше не бьет. До моего плывущего сознания с трудом доходят его слова, но когда я их все-таки осознаю, я даже нахожу в себе силы сесть. От удивления. Это как же так? Ничего не понимаю...

Видимо, на моем лице проступило столь искреннее недоумение, что мне поверили. По крайней мере, хозяин успокоился и уже совершенно другим голосом сказал:

– Так, давай по порядку. Как ты встретился с курьером?

– Как всегда, - прошептал я. Похоже, меня не убьют, скользнула радостная мыслишка.
– Приехал во дворик, подождал, пока придет курьер. Сел с ней в машину, забрал товар, расплатился. Высадил ее в трех кварталах, у метро, как и было приказано...

– Хорошо...
– вот не нравится мне его тон, настолько не нравится, что весь оптимизм пропадает. Ведь самым дорогим местом чую, что мои неприятности избитыми ребрами не ограничатся.
– А как курьер выглядел?