Вопрос поставил меня в тупик. Я тупо уставился на начальника, судорожно пытаясь припомнить внешность девушки-курьера. Почему-то память подкатывала незначительные детали вроде того, что на этот раз у нее были очень красивые, явно дорогие часы, а вот туфли она скорее всего купила на сезонной распродаже - такие вышли из моды еще весной... Короче, всякая чушь, а на вопрос отвечать надо.

– Егор Эдуардович, да ведь постоянный курьер-то, - тихонько промямлил я, вжимая голову в плечи.
– Женщина, невысокая, пушистые рыжеватые волосы, чуть курносый нос, веснушки... Ну не знаю, как еще описать.

– Грудь хоть какого размера?
– со вздохом спросил начальник, глядя на меня, как на неизлечимо больного.

– Э-э-э-э...
– я замялся. Можно подумать, меня интересовала ее грудь!
– Простите, не обратил внимания.

– Педик.

Это грубое слово, которое он просто таки выплюнул, не произвело на меня абсолютно никакого впечатления. На меня вдруг накатила такая апатия, что стало безразлично все вокруг. К тому же, ничего нового он мне все равно не сказал, точно такую же ненависть я видел когда-то в глазах родного отца.

– Так вот знай, Маречка, - снова изменившиеся интонации его голоса вкрадчиво ввинчиваются в уши, находя дорожку сквозь кокон апатии, туда, где в животном ужасе бьется мое "Я", - что та баба, с которой ты работал, уже три недели как преставилась. И я знать не знаю, кто тебя, лопуха голубого, так прокатил, но я это узнаю, Маречка, веришь?
– змеиный шепот начальника отдавался, казалось, по всему телу, неприятным зудом пощипывал обнаженную кожу.

– Да, Егор Эдуардович, - покорно прошептал я, готовясь к самому худшему. Интуиция не подвела.

– А вот ты - прищурился, словно целясь, шеф, - не узнаешь.

Ну вот. Я же чувствовал, что этим кончится. Я уже готов... Опровергая мою внутреннюю браваду, прозвучал неприятный голос начальника:

– Фил, разберись тут!
– и мое спокойствие разбилось вдребезги, разлетелось осколками острого грязно-серого стекла. Нет, только не он, пожалуйста, кто угодно другой! Но удаляющийся шеф не слышал моей внутренней мольбы, да если бы и услышал, не обратил бы внимания.

Фил, мой Фил, сладко улыбнулся, неторопливо достал пистолет из подмышечной кобуры и прицелился. В меня. С такого расстояния даже косой попадет... Господи, как же умирать не хочется! Только не я! Только не со мной! Вот бы оказаться где-то далеко-далеко...

Выстрел!

А умирать не больно, еще успел подумать я...

1675 год от Войны Сил

Западная граница Аллирии, г. Твиг

Холодно.

Я почти не чувствую тела, лишь противный, сковывающий холод. Он вцепился в само мое "Я", заставляя забыть, не двигаться, не быть... Он убивает куда вернее пули. Он действует куда тоньше, чем самый сильный яд. Вот она какая, оказывается, смерть. И нет ни рая, ни ада. Лишь этот вездесущий холод, поселившийся глубоко в костях...

Раздавшийся совсем рядом со мной грубый мужской хохот убил философский настрой в зародыше. Ну какие тут возвышенные мысли, когда прямо у тебя над ухом кто-то громко ржет, а его собеседник чуть заплетающимся языком пытается продолжить так рассмешивший товарища рассказ:

– И вот, короче, решили они засаду степнякам устроить...

– Подожди, святоши? Да гонишь ты, поди, - не соглашается хохотун. Раздается тихое ругательство и характерный журчащий звук - у меня над головой кто-то решил справить нужду.

– Да орчанку мне в жены, если вру!
– запальчиво отозвался второй.
– Короче, залегли они в засаду, дай, думают, пощиплем степнячков-то. А то уж больно разжирели, со своими хуторами посеред Пустоши. Ждали-ждали, потом чу! Едет кто-то, - рассказчик замолчал, выдерживая паузу.

– Да не томи уже, раз начал, - нетерпеливо буркнул второй.
– Да покороче!

– А если короче, так то не степняки оказались, а сидхийские контрабандисты.

– Хорош заливать!
– не поверил хохотун.

– Мамой клянусь!
– интересно, он там изобразил широко известный в узких кругах жест "век воли не видать", или это только мечты моего больного воображения?
– Мне Севка Рвач сказывал, он с ними ходил.

– Да если б то сидхэ были, думаешь, ушел бы твой Севка?
– журчание прекратилось, но менее скептичным хохотун не стал.

– Говорю ж тебе, как есть они!
– вот сейчас он должен бить себя кулаком в грудь. О, есть контакт, характерный глухой звук имеет место. Хм, интересно, почему я так спокойно это все воспринимаю? Даже чувство юмора прорезалось...