Полынь: Стихотворения и поэмы
вернуться

Друнина Юлия Владимировна
Шрифт:

«На улице Десантников живу…»

На улице Десантников живу, Иду по Партизанской за кизилом. Пустые гильзы нахожу во рву — Во рву, что рядом с братскою могилой. В глухом урочище туман, как дым, В оврагах расползается упрямо. Землянок полустертые следы, Окопов чуть намеченные шрамы. В костре сырые ветки ворошу, Сушу насквозь промоченные кеды, А на закате в городок спешу — На площадь Мира улицей Победы.

«Уклончивость — она не для солдата…»

Уклончивость — она не для солдата, Коль нет, так нет, А если да, то да. Ведет меня и ныне, как когда-то, Единственная красная звезда. И что бы в жизни ни случилось, что бы — Осуждены солдатские сердца Дружить до гроба, И любить до гроба, И ненавидеть тоже до конца…

«БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЕ»

Полицай не пропадал без вести. Пропадал без вести партизан — Может, он погиб на поле чести, Может, в хате лесника от ран… Полицаи сроки отсидели И вернулись на родимый двор. Сыновья «пропавших» поседели — Рядом с ними тенью брел Укор. Ведь «без вести» это как «без чести»… Может, хватит им душевных ран?— Полицай не пропадал без вести, Пропадал без вести партизан. Вышло время формуле жестокой — Нынче «без вести пропавших» нет. Пусть они вернутся — к локтю локоть — Те, что сорок пропадали лет. Пусть войною согнутые вдовы На соседей с гордостью глядят. Вышло время формуле суровой — Нет «пропавших без вести» солдат! …Здесь застыли в карауле дети, Здесь молчим мы, голову склоня, И следим, как раздувает ветер Скорбный пламень Вечного огня.

«На краю Измайловского парка…»

На краю Измайловского парка, Под гармонь, ознобною весной Падеспань, тустеп танцуют пары — Кавалеры блещут сединой. Пусть они богаты лишь годами… Не скрывает лет своих никто, Порошком натертые медали С гордостью навесив на пальто. Дамы — не сдающиеся тоже, Как пилотку носят седину… Сотрясает ветер крупной дрожью Хрупкую ознобную весну. А деревья головой качают — На опушке леса, на краю Празднуют опять однополчане Возвращенье в молодость свою. На душе торжественно и чисто. Словно Вечный в ней зажгли огонь… Хорошо, что не вопит транзистор, А рыдает старая гармонь.

ГЕОЛОГИНЯ

Ветер рвет светло-русую прядку, Гимнастерка от пыли бела. Никогда не была ты солдаткой, Потому что солдатом была. Не ждала, чтоб тебя защитили, А хотела сама защищать. Не желала и слышать о тыле — Пусть царапнула пуля опять. …Побелела от времени прядка, И штормовка от пыли бела. Снова тяжесть сапог, и палатка, И ночевка вдали от села. Снова с первым лучом подниматься, От усталости падать не раз, Не жалела себя ты в семнадцать, Не жалеешь себя и сейчас. Не сочувствуйте — будет обидой, Зазвенит в ломком голосе лед, Скажет: «Лучше ты мне позавидуй!» И упругой походкой уйдет. И от робости странной немея (Хоть суров и бесстрастен на вид), Не за юной красоткой — за нею Бородатый геолог следит…

«Снег намокший сбрасывают с крыши…»

Снег намокший сбрасывают с крыши, Лед летит по трубам, грохоча. Вновь на Пушкинском бульваре слышу Песенку картавую грача. Что еще мне в этом мире надо? Или, может быть, не лично мне Вручена высокая награда — Я живой осталась на войне? Разве может быть награда выше? Много ли вернулось нас назад?.. Это счастье — Вдруг сквозь сон услышать. Как капели в дверь Весны стучат!

«И я, конечно, по весне тоскую…»

И я, конечно, по весне тоскую, Но искуситель Мефистофель слаб: Пусть предложил мне цену хоть какую — Окопной юности не отдала б! Пусть предложил бы: — Хочешь восемнадцать, Отдав взамен окопные года?..— Я б только усмехнулась: Сторговаться Со мною не сумеешь никогда! На тех весах, где боль и честь народа, На тех весах, точней которых нет, Четыре страшных и прекрасных года В душе перетянули сорок лет. Без этих лет я — море без прибоя. Что я без них? — дровишки без костра. Лишь тот постиг, что значила «сестра», Кто призывал ее на поле боя. И разве слово гордое «поэт» Со скромным этим именем сравнится? Четыре года. После — сорок лет. Погибших молодеющие лица…

«Мне еще в начале жизни повезло…»

Мне еще в начале жизни повезло, На свою не обижаюсь я звезду. В сорок первом меня бросило в седло, В сорок первом, на семнадцатом году. Жизнь солдата, ты — отчаянный аллюр: Марш, атака, трехминутный перекур. Как мне в юности когда-то повезло, Так и в зрелости по-прежнему везет — Наше чертово святое ремесло Распускать поводья снова не дает. Жизнь поэта, ты — отчаянный аллюр: Марш, атака, трехминутный перекур. И, ей-богу, просто некогда стареть, Хоть мелькают полустанками года… Допускаю, что меня догонит смерть, Ну, а старость не догонит никогда! Не под силу ей отчаянный аллюр: Марш, атака, трехминутный перекур.