— Сейчас, сейчас, сейчас, — почти закричала она, отпуская стены, чтобы сжать его руки.

Гибким движением Менчерес поднялся, наполняя ее одним сильным толчком. Из нее вырвался крик, но он не был обрамлен болью, а ее стеночки сжались вокруг него восторженно, а не напряженно. Гортанный стон сорвался с его губ, когда он схватил ее бедра и начал двигаться медленными, глубокими ударами. Она была настолько узкой, но такой влажной, что каждое сжатие наполняло его тело почти невыносимым удовольствием. Его губы уперлись в ее шею, когда он перенес поток воды на себя. Ее спина терлась об его грудь, а восхитительные округлые ягодицы дразнили чресла. Она откинула голову назад, подняв руки, чтобы обхватить его сзади, двигая бедрами во все увеличивающемся темпе.

Удовольствие разлилось по каждому нерву его тела. Оно лишь выросло, когда ее крики стали громче, а сжатие плоти вокруг него усилилось. Напряжение нарастало до тех пор, пока у него не возникло чувство, что он горит изнутри. Его кожа была настолько напряжена и горяча, что даже непрерывные брызги воды казались чрезвычайно эротичными. Он не мог остановиться и принялся двигаться быстрее, входя в Киру с несдерживаемым голодом, требовавшим ее ответа. Торжество наполнило его, когда она вскрикнула, и судороги сжали его пенис. Сжатие ее лона лишь обострило его удовольствие, заставляя все тело пульсировать в ответном кадансе. Он хотел захоронить свое семя глубоко в ее теле, но еще больше, чем что-либо другое, он хотел снова почувствовать сладкие спазмы ее оргазма вокруг себя. Прямо сейчас.

Она еще не прекратила дрожать от экстаза, когда Менчерес вышел из нее и развернул к себе лицом, покрывая ее рот своим и выкрадывая ее стон. Язык Киры ласкал его почти лихорадочно, когда он снова толкнулся в нее, и оставшаяся от оргазма дрожь завибрировала вдоль его плоти с бесконечной чувственностью. Он поднял ее, используя свою силу, чтобы переместиться из душа в спальню и опустить ее на кровать. С другим долгим, глубоким толчком ее ноги обвились вокруг его талии, а ногти впились в спину. Даже сквозь туман собственного желания, он ощутил вспышку ясности. Именно здесь и должна быть Кира — в его объятиях, разделяя каждую эмоцию, рябью проходящую через него с разрушительной интенсивностью.

Затем он потерял себя во вкусе ее рта, ощущении ее кожи, сильном захвате ее рук и мокром, крепком объятии, затопившем его тело неописуемым удовольствием. Ее имя стоном сорвалось с его губ, когда он двинулся ими вниз по ее телу, упиваясь ароматом и ее шелковистой кожей.

— Не останавливайся, — просила Кира, пытаясь удержать его.

— Я хочу почувствовать, как ты кончишь снова, — почти прорычал он.

Она хрипло засмеялась.

— Тогда возвращайся сюда и дай мне еще несколько минут — о!

Крик сорвался с ее губ, когда он погрузил клыки между ее ног, в самое сердце ее чувствительности. Глубокое удовлетворение наполнило его, когда мягкая плоть Киры сжалась практически немедленно. Затем он поднялся и толкнулся в нее, и с губ его сорвался стон от ощущения ее плоти, бьющейся в конвульсиях вокруг него.

Ее спина выгнулась, а дрожь продолжила блуждать по телу. Он задвигался быстрее, целуя ее шею, губы и скулы, позволяя своему контролю ослабнуть. Пульсация в нем все росла, пока не возникло чувство, что его кожа просто расколется от вскипающего в нем удовольствия. Оно настигло его, топя во все усиливающихся ощущениях, пока они не взорвались в кульминационном моменте, заставившем его сжимать Киру достаточно крепко, чтобы причинить боль.

В течение нескольких долгих секунд он смотрел на нее, пока его тело медленно оставляла последняя рябь напряжения. Он никогда не видел ее глаза такими зелеными, а ногти ее по-прежнему впивались в его плечи.

— Не могу поверить, что ты укусил меня там, — произнесла она, наконец. — Но еще больше я не могу поверить в то, что это за ощущения.

Улыбка изогнула его губы.

— У вампиров свои привилегии. Это — одна из них. С удовольствием покажу тебе остальные.

— Не могу дождаться, — пробормотала она. Затем выражение ее лица изменилось, потеряв свою страстную летаргию и став серьезным. — Я должна кое-что тебе сказать.

Он отодвинулся, оставляя блаженство ее объятий и прислоняясь к спинке кровати. Кира тоже села, оборачиваясь покрывалом либо из-за холода, либо в попытке воздвигнуть между ними еще один барьер кроме того пространства, что теперь разделяло их.

— Слушаю, — ответил он. Десятки столетий, проведенных в сокрытии эмоций, сделали выражение его лица пустым, а голос нейтральными. Вокруг него выросли стены, не давая Кире почувствовать ту суматоху, что творилась у него внутри.

Взгляд ее был твердым.

— Я люблю тебя. Да, все слишком быстро. Да, я по-прежнему очень многое о тебе не знаю, но это не безумное увлечение или желание. Это чувство настоящее, и оно продолжало расти во мне с тех пор, как ты оставил меня на той крыше.

Менчерес был ошеломлен. Он чувствовал, что его рот открылся, но не мог заставить его сформулировать хоть слово. Здравый смысл тут же отверг ее заявление. Она не могла его любить. У Киры чистое сердце. Не безупречное — ничье сердце не безупречно — но если бы она увидела всю темноту его жизни за эти годы, она убежала бы от него.