Шрифт:
— Как это «не подчиняется»? — вопросил грозно генерал. — Снять это. Повесить что-нибудь поновее…
Не хочу приписывать невежество всем, но «экземпляры», достойные здорового смеха, были. Один полковник подошел к трубке ПВД, потрогал ее, стал рассматривать. Потом спросил меня: «Сильно греется?» Отвечаю: «Как утюг, рукой нельзя дотронуться». «А чем она охлаждается? Какая скорость стрельбы?»
Ну как тут было не засмеяться, если на полном серьезе штангу, приемник воздушного давления для барометрических приборов с обогреваемым наконечником (противообледенителем), принимают за… пулемет!
Я нисколько не жалел, что ухожу с «салона». Лучше каждый день летать, чем смотреть, как твои ребята садятся за «белую лошадь». Но все же несправедливость всегда обижает.
Санников подсластил горькую пилюлю: «Дам допуск к бомбометанию, потом буду возить тебя инструктором. Есть вакантная должность — командир отряда. Готовься принимать семь самолетов вместе с „крестом“». [28]
Пал Палыч за меня — горой. Дружеское расположение такого человека, как Санников, — дорогого стоит.
28
«Крест» — самолет с санитарным знаком на фюзеляже. Летающая операционная, оборудованная приборами для реанимации и укомплектованная хирургами и медсестрами.
…У входа в модуль толпа. Курят, обсуждают случившееся. Кто-то знал ребят, есть и земляки погибших.
— Дрозда к телефону! — Наверное, Санников, по поводу полетов.
Нет, это не Пал Палыч. Издалека, еле слышен голос Славки Пуртова.
— Как ты, Дрозд, живой?
— Живой.
— Завтра — свадьба, приглашаем весь экипаж. Помнишь, авианаводчика вез из Баграма? Женится…
— Постой, Славка… У нас тут — несчастье. Вертолет сбили…
— Уже продукты получили на свадьбу, — кричит в трубку Пуртов. — Жизнь идет, старик… Может, и жениха убьют послезавтра, зато будет кому поплакать…
— Я не против. Но завтра наверняка мне дадут вылет.
— Не беспокойся. Будет команда начальника КП [29] — поставить тебя в резерв. Прихвати с собой канистру — полную! В семнадцать часов завтра пришлем за тобой машину или «бээмпэшку»…
Славка встречает нас возле офицерского кафе.
Мы вылезаем из «брюха» боевой машины, словно освобождаемся из объятий чудовища, рычащего, разъяренного порциями пламени, съедающего его внутренности.
29
КП — командный пункт воздушной армии.
Зачем нужно было так нестись по улицам Кабула, наводя ужас на редких водителей машин и прохожих? С 18 часов в городе — комендантский час, улицы пустеют, и если бы на нашем пути вырос человек, арба, запряженная мулами, или машина, мы бы не остановились. На вид — грозная машина с крупнокалиберным пулеметом, наделе — отличная мишень для реактивного снаряда, прошивающего тонкие стенки, словно консервную банку пуля. Единственное спасение — скорость.
Я подаю руку Анне. Оглушенная, растерянная, она становится на твердую землю. Всю дорогу я обнимал ее плечи, чувствуя, как Аня вздрагивает на каждой ухабине. «Держись крепче за меня!» — прокричал я ей, и она обхватила меня рукой. Замкнутое пространство тесной железной коробки, в которой мы болтались, как добыча в большом желудке, сближает…
— Канистру привез? — беспокоится Славка.
— А как же, — вмешался Эдик, показывая на парашютную сумку.
— Кто такая, почему не представляешь?
— Аня, стюардесса. Наливала рюмку самому Кармалю.
Мы стоим на территории штаба Сороковой армии. Метрах в пятистах от нас в наступающих сумерках высится громада дворца Амина. Вдоль дороги от КПП — жилые сборные модули, такие же, как у нас в «полтиннике». Рядом с глиняным дувалом [30] тянется колючая проволока, освещенная прожекторами. Дальше на юг — склоны гор с горящими светляками огней.
30
Дувал — забор.
— Ребята, — обращается к нам Пуртов, — свадьба комсомольская. Требуется помощь. А командира я украду минут на десять.
…Большая комната, где жили штурманы наведения (авианаводчики), заставлена кроватями в один ярус. Сейчас здесь никого нет, в узкое пространство между койками можно протиснуться только бочком.
— Шестнадцать человек тут никогда не ночуют — половина всегда на дежурстве, — словно читая мои мысли, объясняет Слава. — Твой экипаж размещу в полном составе.
Мы присели на стулья возле стола. Краюха хлеба, разбросанные игральные карты. Напротив, на стене четыре портрета в траурных рамках. Молодежь… Удивительно светлые лица, как будто подобранные для выставки с тематикой портретного жанра.
— Все они спали здесь, на этих кроватях. В разное время, конечно, — прокомментировал Славка. — Давай, командир, за этих ребят, по граммульке, чисто символически… двоих я знал, а вот этот — был моим другом. — И он показал на лицо мальчишки, для солидности украшенное усами. На Славке все та же полушерстяная гимнастерка со свежим, только что подшитым воротничком, орденская планка с ленточкой неброского малинового цвета — Красной Звезды.
— Снайперы охотятся за нашим братом… — говорил Пуртов, вытаскивая из-под матраца маленькую фляжку из нержавейки. — Мы указываем для авиации цели, а это духам не нравится…