— Прекрасная церемония, — сказала она.

Вместо ответа он грустно улыбнулся — хотя так ничего и не сказал во время прощания. Зато кюре из собора Сен-Мишель произнес очень проникновенную погребальную речь, упомянув о праведном пути и примерной жизни усопшей.

Ле Гаррек рассеянно обвел взглядом памятники и надгробные плиты, подернутые туманом: здесь ничто не изменилось. За исключением того, что теперь здесь покоится его мать. Но та, кого он сейчас похоронил, была как будто не мать, а другой человек — праведница, живущая примерной жизнью…

— Я бы предпочла с вами встретиться при других обстоятельствах, — заявила женщина.

Что он мог на это сказать?

— Вы хотели меня видеть? — наконец спросил он, так ничего и не придумав.

— Да. Я думаю, ваша мать знала, что это случится.

Он окаменел.

— Она мне об этом говорила. О, мы с ней много говорили…

Ле Гаррек почувствовал, что краснеет.

— Она сделала меня, некоторым образом, своей душеприказчицей. Когда она поняла, что… вот-вот случится нечто ужасное (Сюзи Блэр произнесла эти слова совершенно обычным тоном, как если бы говорила о погоде, но сердце ее собеседника заколотилось сильнее), она поручила мне передать вам вот это.

Женщина раскрыла сумочку и, вынув большой коричневый конверт, протянула его Ле Гарреку. Тот не глядя взял его, стараясь не показывать своего нетерпения — конверт буквально жег ему пальцы.

— Она знала, — продолжала Сюзи, — что прошлое рано или поздно постучится в дверь. Она знала и то, что вы уже несколько недель находитесь в городе. (Ле Гаррек промолчал.) Она хотела вам позвонить. Встретиться с вами. Чтобы… не знаю… может быть, остановить то, что надвигалось. Но не осмелилась.

Он почувствовал, как на глаза выступают слезы. Чего только он не отдал бы, чтобы не слышать этих слов! Не быть здесь сейчас. Никогда не жить в Лавилль-Сен-Жур. Сколько раз он спрашивал себя: что было бы, если бы все сложилось иначе? И как именно все могло сложиться?

— Что вы собираетесь делать? — спросила Сюзи после недолгого молчания.

— Не я управляю этой игрой.

— Вы так думаете?

Он вздохнул.

— Я не могу ничего сделать. У меня нет такой власти… Ни у кого ее нет. То, что здесь происходит… то, что пробудилось в этом месте… оно неуправляемо. Если моя мать вам действительно все рассказала, вы должны это знать.

Сюзи кивнула.

— Я действительно это знаю. Но это не значит, что я в это верю. Прекратите терпеть. Покончите с этим как можно скорее. Потом уезжайте. Вы никогда не будете счастливы здесь. Чем скорее вы покинете Лавилль, тем будет для вас лучше. Вы будете далеко… Вы будете свободны.

Глядя на нее, Ле Гаррек убеждался, что вид и манеры обычной старой дамы обманчивы. В ее глазах отражались холодный ум, жесткая воля и решительность тех, кому больше нечего терять.

— Я ничем не управляю…

— Это вы так думаете. Вы ошибаетесь.

— А вы сами что собираетесь делать?

— То, что собиралась сделать ваша мать. Найти ребенка.

— Ребенка? — переспросил он. — Какого ребенка?

Она нахмурилась. Потом указала согнутым пальцем на конверт, который он держал в руке.

— Этот ребенок обладает властью, которой у вас нет. Прочтите. Он должен быть где-то рядом. Он разбудит пламя Стрельца, которое в вас дремлет.

Несколько секунд Ле Гаррек смотрел на конверт, а когда поднял глаза, Сюзи уже шла по аллее к выходу. Он проводил взглядом ее хрупкий силуэт, скользящий мимо крестов и памятников. Затем она окончательно скрылась в тумане.

Перед тем как уйти, он в последний раз взглянул на эпитафию, высеченную на надгробном камне: