На потанинском отборе состязались ораторы такого уровня и стиля. Дуров отличался от них и выигрывал. Лифшиц вспоминал, что интернет-тотем говорил негромко, но, когда открывал рот, все замолкали. Дело, впрочем, было не в какой-то особенной мудрости, а в трезвости и доходчивости. «Паша был взрослее и взвешеннее нас. Когда он выходил из комнаты, становилось легче говорить, и я снова чувствовал себя лидером». Дуров доминировал, даже когда искали кафе для поствыпускного сбора.

Тролль с первой парты превратился в небожителя, который иногда спускается в народ. Дуров не был оппозиционером власти – он создал параллельную ей структуру, но при этом всегда поддерживал хорошие отношения с ней. Выступал на ученом совете, рекламировал мероприятия. Когда понадобилось выставить кого-то из студактива поболтать для телевидения о «Единой России», не отказался и резонерствовал. На военной кафедре их просили указать в анкете любимого политика, и комвзвода начертал: «Путин» (позже оправдывался, что хотел вписать Рузвельта, но счел такой вариант непатриотичным).

«Я никогда не списывал, – вспоминал брат Николай. – Павел всегда списывал и не терзался. Им на военкафедре сказали, что списывать можно, это как военная хитрость, но если поймают – двойка». Он подумал немного, будто сопоставляя какие-то события, и стал как бы оправдывать брата: «Павел – филолог, там много материала, от которого если не фанатеешь, то запомнить нереально. А мне надо было утверждения учить, теоремы».

«Дуров всегда хотел быть известным, чтобы его все знали, тщеславный, хотел власти над умами, – перечислял Перекопский. – Всегда выпендривался. Его мотивы – смесь тщеславия и благородства».

Сам Перекопский горел идеей открыть свое дело – статуса консильери ему было явно недостаточно. Уже на третьем курсе он убедился, что определяющее значение имеет нетривиальная идея: «Только на халяве и делаются большие деньги. На гениальных идеях, где не требуется много работать, а только немного пошевелить головой». Если Дуров играл во влияние и загадочность, Перекопский казался проще: «Я коллекционирую деньги. Нужно же что-то коллекционировать?»

Для начала Перекопский открыл курсы английского, где преподавали носители языка. Стартовый капитал он взял у отца своей девушки, нефтяника. Что-то типа 2000 долларов, чтобы снять помещение. На мебель потратился сам. Курсы раскрутились, и иногда не хватало учителей. Когда слетел один из знакомцев по бару «Идиот», выручил Дуров: втолковал двум гламурным девицам грамматику, да так, что те требовали «еще того мальчика».

Затем приятельница из финской юридической компании попросила Перекопского найти ей практикантов. Тот нашел и получил заказ еще на несколько позиций. Вскоре у него образовалось бойкое кадровое агентство. Сидевший в жюри конкурса торговец компьютерами подбивал мафию открыть магазин в интернете, но Дуров скривился – торговля не для людей в черном; они про новую нервную систему человечества.

Мама испекла торт на день рождения, и он созвал друзей в буфете. Это походило на собрание масонской ложи. Действо разворачивалось по сложившемуся ритуалу – Дуров доставал из чемоданчика апельсин, чистил его и раздавал дольки приближенным, по значимости. Своей девушке, Перекопскому, Равдоникасу. За апельсином следовал торт, и после славословий трапеза целомудренно завершалась.

Вечером в квартире Перекопского на Сенной снималось другое кино. На диване сидела пятерка победительниц конкурса красоты, и хозяин втирал им, какое блестящее будущее их ждет. Один из участников тусовки вспоминал, как Перекопский невзначай перечислял свои успехи: ищу недвижимость тайскому премьер-министру, подбираю один дом, второй – а ему не нравится! Музыканты «Под водой» хлестали коньяк. Равдоникас заперся в ванной с одной из участниц форума и, видимо, преподавал урок риторики. Дуров сидел на диване и пил апельсиновый сок.

Гоп-компания оставалась ночевать, а тотем и его девушка встали и, накинув пальто, покинули квартиру.

Заканчивался последний курс. Spbgu.ru жил своей жизнью. Поколение юзеров, не знавших архитектора лично, считали его едва не привидением. Иногда против власти тотема создавали коалиции, писали воззвания к народу против верховного модератора и т. д. – но Дуров или не обращал внимания, или отщелкивал оппозиционеров краткими репликами.

Что действительно его волновало – как менять ресурс. Идея социальной сети, где люди выступают под настоящими именами, еще не материализовалась, и он сам о ней не думал, хотя интуитивно вводил все больше социальных опций.

У каждого пользователя были: профиль с датой рождения, увлечениями; нечто вроде стены, где можно написать отзыв о ее хозяине; возможность написать заметку (особенно полюбил ее Равдоникас, печатавший стихи и рассказы), создать фотоальбом и открыть его, выбрав уровень публичности. Сотни юзеров поставили маркеры, отмечающие их дома на виртуальной карте Петербурга, которую тотему помог написать физик Кузнецов, он же Кузя. Дуров отметил на ней свой дом рядом с аэродромом, где теперь царствовали торговцы в нагромождениях стекла и бетона.

Майским утром он и Перекопский зашли в аудиторию, сели за парту и выложили ноутбуки – неуклюжие, похожие одновременно на станцию управления полетами и режиссерский пульт. Группа ходила с толстыми справочниками и бумажными словарями, а у них стояла программа Lingvo. Правила разрешали иметь мини-компьютеры при себе, но пользоваться запрещалось. Начинался третий этап госэкзамена «Английский письменный».

Надзирала за их потоком недавно начавшая преподавать аспирантка. «Не очень симпатичная», – заметил Перекопский. Аспирантка нервничала и принялась терроризировать консильери: «Уберите компьютер». Отличники проигнорировали. Их ноуты были захлопнуты. «Вы слышите? Убирайте компьютеры». «Они же выключены», – отозвался Дуров. И тогда надзирательница допустила ошибку…