Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)
вернуться

Бедный Демьян
Шрифт:
После долгого ненастья Дождался, Ермил, ты счастья. Не останься ж в дураках. Клад теперь в твоих руках. Этот клад — земля и воля, Незаплаканная доля. Крепко кладом дорожи Да в руках его держи. Не поддайся мироеду, Закрепить сумей победу. Стой, Ермилушка, горой За народный, вольный строй, Заступи любому гаду Путь к отобранному кладу. Потерявши снова клад, Жизни будешь ты не рад: Мироеды-воротилы Надорвут твои все силы. Впрягши вновь тебя в хомут, На весь век клещи зажмут! Будешь в горе и в неволе Бороздить чужое поле И за каторжный свой труд Получать… железный прут!

1918 г.

СУД

Сказка

Все это было в дни, когда так лес душист, И воздух чист, И небо сине, — Ну, попросту, весной. Два дятла, муж с женой, Найдя в гнилой осине Готовое дупло, Устроились домком, уютно и тепло. По малом времени — пищат в дупле ребята, Малюточки-дятлята. От радости отец совсем сошел с ума: "Дождался деток!.. Слава богу!.. Как все повырастут, — что старость мне, зима?.. Ништо! Я в деточках найду себе подмогу!" А вышло дело не тово-с. Недаром говорят: кто б дятла знал, когда бы Не длинный дятлов нос! Сам хуже всякой старой бабы, Наш дятел по лесу разнес, Хвалясь и так и этак: Дождался, братцы, деток! Какую пташечку ни встретит, всех зовет На пир честной, крестины. А кстати подоспел тут праздничек. И вот Вы посмотрели б, что за слет Был у гнилой осины! Был кумом — дрозд, Кумой — синица, Гостями — вся лесная птица. Шел пир с утра до звезд, — И пир на славу, в самом деле. Перепились и кум с кумой И гости — так, что еле-еле Доволоклись домой. "Ну, дятел! показал себя пред целым светом!" Молва потом плела о пире чудеса. "Ага, так вот ты как! — прослышавши об этом, На дятла взъелася лиса. — Зазнался? Без меня нашлись почище гости?! Постой же! Я ж тебя! — тряслась лиса от злости. — Постой!" Проходит день, за ним другой. Малюток дятел кормит-поит. Никто его не беспокоит. И вдруг: "тук-тук! тук-тук!" Дрожит-гудит дупло. Дивится дятел. "Тьфу! какую там скотину Сюда некстати принесло?" Глядит: лиса хвостом колотит об осину. "Ты что там разошлась? Каких тебе чертей? Перепугала мне детей!" "Детей?! Скажи ж ты, а! — лиса в ответ лукаво. — Есть дети у тебя? А я не знала, право. Ну, выгоняй-ка прочь их из гнезда скорей!" "Что? — дятел завопил. — Судьба моя лихая! Ты ж погляди вперед: осина ведь сухая. На что тебе она?" "Известно, на дрова". "Дай срок хоть выкормить мне деток. Аль мало для тебя в лесу валящих веток?!" "Ну, ты! Не рассуждай! Какие взял права. Осину эту я давно держала в плане". "Мне ж все откуда знать?" "Мог, дурья голова, Спросить меня заране: Где можно строиться, где — нет?" "Но как же быть теперь? Голубка, дай совет". "Совет? Давно бы так, чем разводить нахальство. Я — все-таки начальство. Вот мой совет: детей — так повелось везде — Ты, милый, не держи в родительском гнезде, У материнской груди, А отдавай скорее в люди. Оно, конечно, так: поплачешь первый день, А после свыкнешься. Подумай, милый, ну-ка: Нужна птенцам наука, — Ведь дома сгубит их и баловство и лень, А в людях, знаешь сам, работа и наука. Глядь — выйдут мастера… Да что тут говорить? Подмогой став тебе под старость и утехой, Они ж потом тебя начнут благодарить За то, что счастью их ты не был, мол, помехой". "Так, — дятел наш раскис, — пожалуй, ты права. Люблю разумные слова. Но вот: кому б детей я мог отдать в ученье?" "Да что ж? Согласна я их взять на попеченье". "Ой, лисанька, неужто так?" "С чего же врать-то мне, чудак!" "Голубушка, по гроб услуги не забуду. Ох, как же я тебя благодарить-то буду?" "Благодарить потом успеется всегда. Скидай-ка деточек сюда!" Готово! Сдался простец лисе на слово. Летит дятленок из гнезда. А там — известный уж обычай! — За куст укрывшися с добычей, Лиса зубами щелк да щелк. Дятленок пискнул — и умолк. А через день лиса приходит к дятлу снова. "Ну, что, кума, куда девала ты мальца?" "Пристроила… у кузнеца. Всем мастерствам, считай, кузнечество основа". "Спасибо, лисанька! Вот те сынок второй. Уж и его пристрой". Лиса "пристроила" второго! Вернувшись через день, она глядит сурово: "Ох, со вторым сынком измаялась совсем. Где только не была! Толкалася ко всем, Кто ремеслом своим известен, Не горький пьяница и честен, Строг с подмастерьями, но и не слишком яр…" "Нашла?" "Нашла. Старик примерный. Слышь, будет твой сынок столяр. Для дятла — в самый раз: кусочек хлебца верный!" "Кума!" "Ну, что?" "Кума! Позволь еще разок тебя побеспокоить: Пристрой последнего". "Не приложу ума, Куда ж мне третьего пристроить? Случись какая с ним беда, Так я небось потом в ответе? Ба, вспомнила: бочар один есть на примете. Давай-ка мне сынка сюда. Ну, вот. Теперь, дурак, учись, как жить на свете!" И тут же, на глазах несчастного отца, Последнего птенца Злодейка съела. "Смекай, — промолвила, облизывая пух, — Куда я дела И первых двух! Как был ты без детей, так без детей останься, А предо мной вперед не чванься!" У дятла захватило дух. Опомнившись, на весь на лес кричал он криком, Виня лису в злодействе диком. Решили птицы все: "Тяни ее к суду!" На ту беду, Судьею главным в том году Был, точно Нарочно, Искусник-фокусник, щегол: Все дятел просудил, остался бос и гол. Да из дупла еще к тому ж был изгнан срочно И оштрафован — как? за что? — за произвол, За то, что, — как гласил судебный протокол, — В казенном-де дупле гнездо украдкой свито. С тех пор-то про щегла Пословица пошла, Что судит, дескать, щегловито!

БУДИЛЬНИК

Жил-был поэт. Да суть не в этом Пожалуй, будь себе поэтом. Но ежли ты к тому еще и сумасброд, Готовый все отдать за трудовой народ, Аминь! К какой ты там ни прибегай уловке, Хоть в сверхэзоповский задрапируйся стих, Твой жребий предрешен: молодчиков таких Не гладят по головке. А между тем поэт, о коем нынче речь, И не умел себя и не хотел беречь: Пусть, мол, враги его лютуют, как угодно, — Он пишет все свободно! Свободно… до поры. В один хороший день поэт, как туча, мрачен, Злым вихрем будучи на улице подхвачен, Влетел в тартарары! Загоготали тут вокруг него шайтаны: "Ну, выворачивай карманы!" "Живее! — выл старшой. — Подумаешь, упрям. Поудим сами… Стой!.. Съесть хочешь подзатыльник?! Ой-ой! Держи, держи! Что это? А?.. Будильник?!" "Ой, бомба! — пятяся к дверям, Удильщик спал с апломба. — Ой, бомба!"
* * *
Гремит замок. Упал засов. Возвращена певцу свобода, Но возвращения часов Пришлося ждать ему полгода. "Будильник! Здравствуй! То-то, брат, В аду, нагнал ты перепугу!" Поэт будильнику был рад, Как можно радоваться другу! А самого уж, глядь, прошиб холодный пот, И сердце сжалося, как пред лихим ударом; Будильник явно стал не тот! В охранке пробыл он недаром! Хоть развинти, хоть растряси, Брани его, моли, проси, — Ну, хоть бы что! Стоит. Ни звука. "Так вот она какая штука! Мне за добро ты платишь злом? Так черт с тобой, ступай на слом. И без тебя я жил не худо!" Как вдруг на улице, — о, чудо! — Положенный в карман, будильник стал стучать, Но с перерывами. Поэт стал примечать: Чуть только рядом шпик завьется, Будильник сразу весь забьется: "Тик-тик, тик-тик!" — Гляди, мол, шпик! Поэт тут со смеху ну прыскать, Да всюду рыскать, Да открывать Иуд, Чтоб после вывесть их на всенародный суд, Соорудив на эту тему Поэму!
* * *
Уж до конца скажу, как человек прямой: Будильник-то ведь — мой!

ЧЕРТОВЩИНА

Сказка

Мчатся бесы рой за роем…

А. С. Пушкин
Бьется сердце у Ариши. Вся — комочком возле Гриши, Возле братца-малыша, Прикорнула, чуть дыша. Ей и страшно и приятно. "Ой, как, бабушка, занятно! Ну еще, бабуся!.. Ну?.. Скажь мне сказочку… одну…" За стеною ветер злится, То в окошко постучится, То захмыкает в трубу: Бу… бу… бу!.. "Буду, буду… Не забуду… Псы завыли — к худу… к худу… Путь далекой не манит…" Бабка тихо бубонит: "Отправляясь в путь-дорогу, Помолися, детка, богу, Божью помощь призови, — Но и беса не гневи. Бес — он всюду… всюду… всюду… От него — вся пакость люду, Всяка скорбь и маята, Разоренье живота…" За стеною ветер злится, То в окошко постучится, То захмыкает в трубу: Бу… бу… бу!.. Спит Ариша под овчиной, Спит и бредит чертовщиной, Вся дрожит-горит в бреду. Ну-тка к сказке перейду! Эко дело! Эко дело! Как ведь время пролетело! Был мороз, и вот — жара; Вместо снежного бугра Под окошком — куст зеленый, Запыленный, опаленный; Спит Кудлаша в холодке; Куры роются в песке; Вьются ласточки под крышей; Препотешно пред Аришей Воробьи в густой пыли Злую драку завели. "Где же, батя, мать и Гриша? Где же бабка?" — И Ариша, Утирая пот с лица, Громко кличет мать, отца… Никого. Арише жутко. Глядь, во двор бежит Гришутка: "Здесь я! Вот я! Дашь поесть? Аль уж время в поле несть?" Вся тут жуть с Ариши спала: "Ох, я голову проспала! Да, никак, теперь страда?" — И скорей — туда, сюда; Здесь поищет, там пошарит. Воду носит, кашу варит Для жнецов родных своих: Поспевает за двоих. Каша сварена в минутку. Накормив вперед Гришутку, В поле шлет его с едой — Хлебом, кашей и водой. Узелки все увязала, Все, что надо, наказала — Главно, мол, иди шажком, Не размахивай горшком. От жары устав и дела, Долго вслед мальцу глядела И крестила сонно рот, Прислонившись у ворот. Вдруг — в испуге обернулась, Побледнела, пошатнулась, Зачуралась трижды вслух: "Чур меня, нечистый дух! Сгинь туда, откуль явился!" По деревне вихорь вился, Крутень, чертов хоровод: С диким ревом самоход По дороге мчался тряской. Вслед за чертовой коляской, Растянувшись в длинный ряд, Черный двигался отряд. Ближе… ближе… С гиком-криком В самоходе, страшен ликом, Развалился сам старшой. "Знать, за чьею-то душой! — Так Ариша рассуждает, Лютой смерти ожидает, Плачет: — Господи, прости! Только братца бы спасти! Ежли дале путь направят, Беспременно ведь задавят. Сгинь, мара лихая, сгинь! Свят-свят-свят! Аминь-аминь!" Тут — отколь взялася сила? — Трах! Ариша угодила Камнем прямо в самоход И, спасаясь, в огород Задала бедняжка тягу: "Где-нибудь во рву прилягу!" Сзади крик: "Лови!.. Держи!.. Стой!.. Аркань ее!.. Вяжи!.." И поймали, и связали, И старшому показали: "Вот, разбойница, она!" Ухмыльнулся сатана, Ухмыльнулся, улыбнулся, Крякнул-ахнул, поперхнулся И, насупившись, как ночь, Грозно рявкнул: "Чья ты дочь?" "Фа… Фаддея…" — "Так, Фаддея. Привести сюда злодея, Да живее, черти, ну!" И Фаддея и жену С поля шустрые анчутки Притащили в две минутки. У старшого рот свело, — Рявкнул он на все село: "Эт-то ваше, что ли, чадо? Проучить вас, гадов, надо — Добрых всыпать вам плетей За распущенность детей!" "Ваша власть и ваша воля". Между тем анчутки с поля Всех пригнали мужиков. "Вот народец здесь каков! — Сатана озлился пуще. — Разберись-ка в этой гуще! Ну, да я уж разберусь! Уж до вас я доберусь!" "Ох, ни в чем мы не причинны, Не причинны, не повинны. — Загудела вся толпа: — Ведь девчонка-то глупа!" "Что?! — Кругом шипела нежить. — Всех бы надо проманежить, Всем бы наперво накласть!" "Ваша воля — ваша власть". Много было суматохи: Брань, и крик, и плач, и вздохи… Как умчался самоход, Долго чухался народ: "Где ж Фаддей-то, братцы?" "Нету". "Взяли, стало быть, к ответу". "Вот беда-то! Вот беда!" Устремись бог весть куда, Ничего вокруг не слыша, Горько плакала Ариша, Припадала до земли: "Тять-ку… чер-ти… у-ве-ли!" За стеною ветер злится, То в окошко постучится, То захмыкает в трубу: Бу… бу… бу!.. Спит Ариша под овчиной, Спит и бредит чертовщиной. Кто б, ребятушки, сходил, Кто б Аришу разбудил, Приласкал бы, прилелеял, Сны ей черные развеял — Всю треклятую беду, Что мерещится в бреду?!

ВСЯКОМУ СВОЕ

Весенним теплым днем Свинья с конем, Гуляя по двору, нашли клочок газетки. Савраска грамоту немного разумел, Так потому прочел хавронье, как умел: "Про-вин-цияль-ные заметки!.. Про-вин-цияль-ные… Словцо-то, бог ты мой!" Конь долго разбирал. Свинья коню внимала, Хоть ни черта не понимала. "В борьбе с бесправием и тьмой… В порыве к истине и свету… Наш пред народом долг прямой…" "Брось, — хрюкнула свинья, — ужо нашли газету! Плетет незнамо что, а главного и нету: Насчет помой!"

ЗВОНОК

Сказка

Где, как и почему, — сказал бы вам подробно, Да не совсем удобно, — Со становым лиса свела Такую дружбу И стала так ему мила, Что с ним и ела, и спала, И ездила на службу. Вот как-то становой разнежился, раскис, Как самый добрый лис: Лису он тешит и милует, То в рыльце поцелует, То жирною губой Прильнет к пушистой шубке. "И как же, — говорит, — доволен я тобой! Проси! что хошь, проси! Подарок дам любой Моей голубке!" "Ах, ничего-то мне, — лиса ему в ответ, — Ах, ничего не надо! И без подарков я люблю тебя, мой свет, Моя услада! Но коль приспичило дарить, так уж дари…" "Что, дуся? Говори!" "Звонок! Звонку почет повсюду! Махнув-тряхнув твоим звонком, С иным нахалом мужиком И разговарить я по-иному буду". "Бери звонок, моя краса! Бери!" Взяла звонок лиса И… задала, не медля, тягу! В печали лютой становой О землю бился головой: "Убью! И сам в могилу лягу!" Извелся весь, бродил, как тень. А на четвертый, что ли, день Из петли вынули беднягу. Меж тем обманщица-лиса Через поля, через леса, Звеня звоночком без умолку, Примчала прямо к куму-волку. Кум это: где была? Ругаться. То да се. Лиса ему с двух слов про все (Ну, знамо, кой с какой утайкой): "Пора, мол, взяться нам за ум, Пора тебе, голубчик кум, Уж перестать бродить с голодной волчьей шайкой. Как у первейшего хозяина с хозяйкой, Теперь у нас пойдет не жизнь, а прямо рай. Что раздобыла я, смекай?" "Ну?" "Скатерть-самобранку! Ты впредь уж натощак не взвоешь спозаранку: Вся ежа пред тобой, — сиди да убирай!" "Не врешь, кума?" "Не вру, ей-богу!" "А мне как брюхо подвело!" "Айда со мной". "Куда?" "В село". "Ни в жизнь! И так вот хром на ногу". "Дурак ты". Битых два часа Проспорив, под вечер лиса Пустилась с кумом в путь-дорогу. "Ой, подведешь под монастырь! Вот и село. Кума, влетим мы в передрягу, Уж ты сама, что можно, стырь, А я за стогом здесь прилягу". "Ах, кум, пустые страхи кинь. Смотри, что будет!" Тут ретиво Лиса звонком: динь-динь-динь-динь!.. Глядит бирюк, глазам не верит. Что за диво? Да, может, вправду это сон? Бежит околицей на звон Без шапки — явно: в страхе! — Мужик при бляхе: "Ваш Бродья! Господи, прости! Никак, вы сбилися с пути! Да уж и темень, право слово…" "Ну, ладно там! — Издалека Орет лиса на мужика. — Беги скорей назад. Скажи: от станового Проездом. Некогда. Провизии конец. Чтоб в час нам было все готово! Доставить парочку овец… Да пару поросяток… Да кур… примерно, так, с десяток. Управишься один?" "Так точно". "Молодец! Старайся!" "Рад стараться!" "Убрался этот черт? — Бирюк опять куме: — Не лучше ли и нам скорей отсель убраться! Доверься мужичью! Что там у них в уме, Не разгадаешь сразу. Не оглядишься — подведут!.." Покамест волк ворчал, уж бляха тут как тут: "Ваш Бродья, здеся всё… что надоть… по приказу! Да, окромя того, лошадкам куль овса!" "Спасибо, — молвила лиса, — Хвалю за сметку и проворство… А как там… на селе?., порядок?.. Объясни, Чтоб мужики… того… без всяких там!.. Ни-ни!.. Власть — не на то, чтоб им оказывать потворство! Хе-хе! Ну, с богом, брат… Ступай теперь домой!.." Засели кум с кумой За пир-обжорство! "Вкусненько, куманек?.. Ну что ж, теперь ворчи. Постой, подавишься, смотри ты, ненароком! Чего торопишься? Не стеснены ведь сроком". "Ой, кумушка, боюсь: казенные харчи Не вышли бы нам боком". "Ешь! Дело не твое. Ведь говорила я: пойдет у нас житье! Все со звонком тебе достану!" Всю зиму рыскала кума с дружком по стану. Пришла весна. Народ не рад весенним дням. "Что ж это? — Стон стоял по селам, деревням. — Что ни неделя, то поборы!" Пошли повсюду разговоры: "Прямой грабеж!" "Разбой!" "Да, братцы, подлинно ль то ездит становой, А не ночные воры?" Решили приследить И приследили: Пришлося кумовьям от смерти уходить. Лисичке хвост весь отрубили, А что досталось бирюку! Так молотили, молотили, Что сноп хороший на току! Увидя, что прошло почтение к звонку И от него не ждать подмоги, Бирюк с лисой давай бог ноги. Бежать им вряд ли так случалось на веку! Опомнившись в лесу дремучем, верст за двести, Друзья беду свою оплакивали вместе! Лиса, простясь навек с хвостом, Скулила тихо под кустом; Бирюк ей подвывал, зализывая раны: "Властей не признают!.. С-собаки!.. Ху-ли-га-ны!!"

1914

"ПИРОГ ДА БЛИН"

Сказка

Жил негде старичок, Убогий мужичок, С женой старушкой. Вот как-то говорит старуха: "Дед, а дед? Как быть-та? Что тебе я дам-от на обед? Вечор последнею ты ужинал краюшкой". Впал дед в тоску, Рвет бороду по волоску, Кряхтит, усы топорщит, Седые брови морщит: "Ох, мать, не вой, Чай, не впервой. Знать, не нашлось для нас у бога лучшей доли. Бери лукошко, что ли. Идем-ка в лес". Пошли. Набравши желудей, Вернулися домой. "Чем хуже мы людей? — Дед бабе говорит. — Глянь, не обед — пирушка!" Заплакала старушка. Да, плакавши, один-то желудок И урони в подполье. Зерну в земле раздолье. Стал желудь прорастать. Уперся в пол росток. "Дед! — сердце все зашлось у бабы, так-то радо. — Ты пол-та проруби. Чай, выгода ж — тебе: Как вырастет дубок, и в лес ходить не надо, — Рви желуди в избе!" "Ин ладно! — отвечал старик старухе. — Ладно. Такой-то дуб взрастить кому же не повадно? Прорубим, баба, пол". Дубок пошел, пошел… Пришлось рубить проход и в потолке и в крыше. А дуб тянулся выше, Все рос да рос, пока Верхушкой не ушел совсем за облака. Меж тем у бабы снова вздохи Да охи: Дела-де вот как плохи! В дому ни желудка!.. Такие слыша речи, Мужик мешок за плечи И двинулся — не в лес: На дуб на свой полез! От ветки лез до ветки. Лез долго ль, коротко ль. Рябит в глазах у дедки. "Ой, батюшки! Никак, добрался до небес?!" — Снял шапку дед, перекрестился И по небу пустился. Исколесив без мала все концы, Набрел наш дед на жерновцы. Стал… Почесал в раздумье холку, Поковырял в носу: "Все небо исходил, а никакого толку!!! Хоть жерновцы домой снесу!" Ан дома старику от бабы все ж досталось. "Ой, — баба всплакалась, — ой, горе-голова! Ведь в закроме у нас соринки не осталось. Зачем нам жернова? Да я б на них и не взглянула! — Тут баба жерновцы в досаде повернула И обмерла: — Пирог да блин! Ох, дед, мне худо!" Дед суетится: "Вот дела! Мать пречестная, вот так чудо! Ису-се господи! Святители-отцы!.." Сел с бабой дед за жерновцы. Работа стала не в работу: Вертели до седьмого поту. "Пирог да блин!" "Пир-рог да блин!.." Считавши, сбилися со счету. "Еще кружок!" "Еш-шо один!" "Ну, бабка, ешь теперь в охоту!" "Пир-рог да блин!" "Пирог да блин!.."