— А ты как о сем смекаешь?

— Думается, почему б и не выдать? Он — парень, можно сказать, золотой и достаток есть…

— Какой он жених! У него еще ветер в голове. Вот я так нашел жениха, не ему чета!

— Ты?!

— Я! Ты вот думала, я о дочке и думать забыл, ан пораньше тебя вспомнил! Хе-хе!

— Кого ж это ты?

— Хороший жених! И летами не мальчишка, и йрава доброго, и у государя в чести, и у Бориса Федоровича не в опале. Скоро кормленье знатное получит. Словом, такой жених, какого лучше не найти!

— Кто же, кто? — нетерпеливо воскликнула боярыня.

— Дмитрий Иванович Кириак-Лупп! — торжественно вымолвил он.

Анфиса Захаровна всплеснула руками.

— В уме ль ты, Степан Степанович!

Боярин нахмурился.

— Ты-то не ошалела ль! — вымолвил он сурово.

— Да ведь он ей в отцы годится.

— То и хорошо.

— И потом лик-то у него какой? Взглянуть страшно!

— С лица-то не воду пить. Все это — одни россказни пустые бабьи. Как порешил, так и сделаю, и ты мне не перечь лучше, а убирайся-ка подобру поздорову!

Анфиса Захаровна хотела что-то сказать, но не успела:

— Батюшка! Родимый! Не губи! Не выдавай за немилого! — обнимая колени Степана Степановича, умоляла боярышня.

Кречет-Буйтуров вдруг озверел.

— Это что еще! Вон пошла, дрянь неумытая! Вон, говорю, а то за косу оттаскаю!

— Батюшка! Родной! — стонала девушка.

— А! Ты все свое! Так я ж тебя!

Степан Степанович поднял дочку и тряс, схватив за плечи, приговаривая:

— Я те покажу отца не слушаться! Я те шкуру спущу!

— Степан Степаныч! Побойся Бога! Чего ты ее колотишь! — вступилась Анфиса Захаровна, схватывая мужа за Руку.

— Ты что за заступница? И тебе, смотри, то же будет. Завтра же за шитье приданого принимайтесь — к осени чтоб все готово было… А теперь вон с глаз моих! Вон! — и он вытолкнул жену и дочь из комнаты и захлопнул за ними дверь.

Анфиса Захаровна увела обессилевшую от горя Катюшу в горницу. Боярышня кинулась лицом в подушку и глухо рыдала. Мать пробовала ее утешать, но бесполезно. Потом подошла Фекла Федотовна.

— Голубка моя! Полно тебе убиваться-то! — сказала старуха, гладя девушку по голове.

— Ах, Феклуша, Феклуша! — только и смогла сказать боярышня.

— Тяжко тебе, дитятко… Знаю, знаю… Эх, родная! Мало ли что в жизни человеческой бывает! Терпи, касаточка, да на Господа надейся! Господь всякому свое испытанье посылает. Подыми-ка головушку да послушай меня, старую: много я на веку своем всяких всячин и сама терпела, и видывала. Послушаешь про беды людские, может, твоя беДа тогда тебе не так тяжка покажется, и на душе у тебя полегчает. Встань, родная!

Катюша нехотя оторвала голову от подушки и села на постели, закрыв лицо рукавом и всхлипывая. Ключница опустилась рядом с нею и заговорила про дела былые. Ровная речь старухи успокоительно действовала на расстроенные нервы боярышни. Сначала она почти не слушала Феклу, потом рассказ понемногу стал ее занимать. Когда Фекла, истощив наконец весь запас, отошла от нее, на лице Кати уже не было слез. Но слезы остались в сердце, и боярышня чуяла, что никогда-никогда этих слез не выплакать, что теперь не может быть для нее неомраченной радости, не может быть счастья.

Когда дня через два после этого к Кречет-Буйтуровым приехала Меланья Кирилловна, Анфиса Захаровна встретила ее с тоскливым лицом. Она приняла и угостила старую знакомую со всем своим обычным гостеприимством, но о сватовстве не промолвила и слова. Турбинина подходила к ней и так, и этак, но Кречет-Буйтурова либо отмалчивалась, либо притворялась непонимающей и сводила разговор на иное. Пришлось Меланье Кирилловне спросить напрямик:

— Что, говорила ты со Степаном Степановичем о сватовстве Александровом?

Тут уж хозяйке нельзя было «отлынуть».

— Да, говорила.

— Что ж он?

— Ох, матушка! Много тут было и слез, и всякой всячины. У него, вишь, свой нашелся.

— Свой жених?!

— Ну, да. За него и прочит Катеньку. Да и жених-то — Дмитрий Иванович Кириак-Лупп!

— Да что ты!

— Вот те крест! Ну, а мое дело бабье, и рада бы по-сво- ему повернуть, да ничего не сделаешь.

— Да, да, уж, вестимо, муж — голова.

Причиною того, что Меланья Кирилловна так поспешила с приездом к Кречет-Буйтуровой, были настояния Александра Андреевича. Дело в том, что видеться с Катей ему в эти дни не пришлось: он приходил несколько раз на дню на обычное место свиданий, но боярышня не являлась. Турбинин не мог знать, какая сцена произошла между боярышней и ее отцом, не мог знать, что боярышня заболела после пережитого потрясения, почему и не являлась на свидания, и терялся в различных догадках. Естественно, он желал положить конец своим мукам и торопил мать с поездкой к Кречет-Буйтуровым, чтобы порешить со сватовством, на благоприятный исход которого он благодаря уверениям Феоктисты надеялся. Несмотря на надежду, он сильно волновался, ожидая возвращения матери. Поэтому, едва вдали показался возок возвращающейся Меланьи Кирилловны, он бегом пустился ей навстречу.