Шрифт:
Смолин побледнел — это было заметно даже в надвигавшихся сумерках.
— Какой Аргон разведчик? Ничего не увидит в темноте, ничего не сможет рассказать.
— А нам и не надо его рассказов. Через минуту все будет ясно. Пускай!
— Жалко, товарищ капитан! Лучше я сам полезу.
— А себя не жалко?
— Я как-нибудь ухитрюсь, изловчусь, а собака…
— Пускайте собаку, старшина!
Аргон, вскинув голову, блестящими глазами смотрел то на следопыта, то на начальника заставы и внимательно прислушивался к разговору, словно все понимал.
Смолин отстегнул поводок, зажал морду Аргона между ладонями, ткнул ее в темный лаз и чуть слышно, глухо и печально скомандовал:
— Ищи! Оружие! Аппорт!
Аргон бесстрашно ринулся вниз. Громадный, тяжелый, он тем не менее быстро достиг дна колодца и скрылся под землей.
Пограничники оцепили местность метров на двести в окружности.
Смолин стоял и смотрел в темноту лаза. Слушал. Ждал. То холодел, то наливался жаром. Надеялся на чудо. Был здесь и одновременно там, под землей. Влез в шкуру Аргона и мчался по длинной траншее. Пробежав метров сто, он вскочил в блиндаж, освещенный каганцем и набитый людьми. Увидев овчарку, бандеровцы схватили автоматы и открыли стрельбу. Простреленный дюжиной пуль, обливаясь кровью, он без единого стона упал на пороге…
Смолин закрыл лицо руками и сел на землю. Оглох. Онемел. Ослеп. Ничего не соображал. Умирал вместе с Аргоном.
Очнулся от того, что его трепали за плечо, кричали в ухо:
— Поднимайся, Саша! Обошлось.
Перед Смолиным стоял Аргон с немецким автоматом в зубах. Бросил оружие, радостно завизжал и снова нырнул в лаз.
— Ну вот, все в порядке, — сказал капитан, — Никого там нет. Резервный схрон. Я так и думал. Теперь и мы посмотрим, что это за штука — берлога бандеровцев.
Аргон показался еще с одним автоматом в зубах. Смолин привязал собаку к дереву и вслед за капитаном спустился в сухой колодец. На двухметровой глубине был ход вправо. Он был раскреплен на шахтерский манер: две деревянные стойки и перекладина. Боковины заделаны тонкими жердями. Абсолютно сухо. Смолин и Булавин шагали по зигзагообразной щели, ведущей к схрону, почти не разгибаясь. И с пулеметом тут можно свободно пройти.
Если бы схрон был обитаем, то пограничники обязательно столкнулись бы с боевым охранением и встретили ожесточенное сопротивление. Тем временем основные силы подземного гарнизона ушли бы через запасные выходы.
Траншея кончилась. Несколько дощатых ступеней вели вниз. Смолин и Булавин спустились и оказались в довольно просторной комнате. Сруб свежий, местами еще сочится медовой желтизной. Потолок тоже бревенчатый и, видимо, не в один, а в два наката. Вдоль стены выстроились дубовые бочки со смальцем, крупой, сухарями, соленым салом. В одном углу, прикрытый круглой крышкой, неглубокий колодец с питьевой водой. В другом — нише за дверью — умывальник и уборная. Нары двухэтажные, из толстых жердей, покрыты слоем сухой травы. На них может спать человек пятнадцать. Под потолком на подставке масляный каганец.
Два запасных хода уводят в сильно наклонные траншеи.
Патронные цинки занимают все пространство под нижними нарами. Автоматы и карабины, хорошо смазанные, уложены в длинный черный ящик. В корыте, выдолбленном из дерева, полным-полно гранат. Запалы, обернутые в вощеную бумагу, обложенные кудельками льна, конопли, тряпками, хранились отдельно.
В стенном шкафчике — индивидуальные пакеты, медикаменты немецкого производства.
Свежее говяжье мясо разрублено на куски, уложено в бочку и засыпано солью. Вот она, бабкина корова.
Книг, кроме библии, не было. Среди топографских карт данной местности Смолин нашел любопытный документ. Тут же, при свете каганца, стал читать его. Читал и громко смеялся.
Начальник заставы удивленно посмотрел на него.
— В чем дело, старшина? Почему развеселились?
— Нашел интересную бандеровскую инструкцию. «Как спасаться от пограничных собак». Посмотрите!
Капитан прочитал и тоже засмеялся.
— Прекрасная инструкция, но мы с вами, старшина, что-то еще не встречали нарушителя, которому бы она помогла!
Ну вот, брат, перебрался к Юлии. И, знаешь, не жалуюсь. Оказывается, и женатому можно жить припеваючи. Ни перина, ни пышки с медом и всякое такое ничуть не повредили Сашке Смолину. В общем, зря я боялся переходить в разряд женатых. Справляюсь с новой ролью не хуже других.
Моя Юлия, как я ожидал, во всю развернула свой волевой командирский талант. Командует мною с утра до утра: «Проснись, Саша, тревога на заставе», «Не кури натощак», «Открой окно!», «Сними ты эту гимнастерку, надень новую!», «Почисть сапоги!», «Прочитай эту книгу, очень интересная!», «Пойдем в кино!», «Побрейся!», «Послушай новенькую пластинку!», «Смени белье!», «Пора тебе подстричься, Саша!» Приказы, приказы, одни приказы. И каждый сдобрен ласковым взглядом и веселым смехом. Скажи, как можно не подчиниться такому командиру? Если бы знали солдаты на заставе, как она вертит мною туда-сюда! Ничего, пусть себе вертит. Мне это нравится.
Ты заметил перемену в моих письмах к тебе? Да, да. Это она, Юлия, редактирует их. Вымарывает все колючие и хвастливые слова. Точки и запятые расставляет на свои места. И тут, видишь, не позволяет мужу своевольничать. Вот какую жену себе приобрел Сашка Смолин! Поживу я с ней лет десять — академическое образование получу. Да, я забыл тебе сказать. Несмотря на свою новую большую семейную нагрузку, она от всех старых не думает отказываться. И от прежних девичьих привычек — тоже. Бегает как угорелая. Верховодит в райкоме комсомола. Выступает с докладами. Агитирует. Заседает. Представительствует. Вот как здорово повезло мне на жену.
Женись, брат, поскорее — две жизни проживешь.