Аргон просился в бой, и Смолин поднял его, бросил вперед. Отдохнувшее обоняние действовало недолго. Уже через километр собака снова заметалась, завертелась на месте, заскулила, была необычно возбуждена. И в движениях пропала разумная расчетливость, они стали хаотичными. Возьмет след и сейчас же потеряет, мечется вперед и назад. Измучила и себя и Смолина. К счастью, начался лес. Здесь нет льда, лужи не замерзли и отпечатки хорошо сохранились на сырой земле и прелых листьях.

Последние километры Аргон пробежал резво, уверенно, как в лучшие дни. След вывел на железнодорожную станцию, на глухие запасные пути. Нарушителя извлекли из кучи старых шпал. Странно вел себя Аргон во время задержания. Раньше он остервенело бросался на пойманного. Теперь и не приблизился. Беззлобный, поджав хвост и сложив уши, остановился метрах в трех и не собирался идти дальше. Вроде был скован страхом.

Смолин так был встревожен переменой в Аргоне, что тоже не проявил интереса к нарушителю, доставившему ему столько хлопот. Сдал конвоирам — и забыл. Все внимание Аргону. Жалко ему было смотреть на пса. Дрожит от напряжения. Много раз поощрял его Смолин командой «хорошо», усаживал, давал отдохнуть, гладил, успокаивал — ничего не помогало, Не угасала возбужденность, будто защемило, заклинило какой-то тормоз.

Нарушитель пойман, а собака все еще скулит, визжит, мечется, плохо воспринимает команду. Вот, кажется, и случилось то, о чем предупреждал майор Николаев и во что не хотел верить Смолин.

Да он и сейчас не верил в непоправимую беду. Нет никакого нервного срыва. Просто переусердствовал Аргон, устал. Через день, два войдет в норму.

Прошло три недели, а собака не только не вошла в норму, но сильнее страдала. Невроз развивался катастрофически. Двигательная возбудимость приняла хаотический характер. Аргон беспрерывно порывался куда-то бежать, вертелся на месте. Вставал на задние лапы, бросался на ограду питомника. Когда Смолин подвигал ему кормушку, пес или отворачивался, или скрывался в будке. Когда же убирал кормушку, собака вдруг вспоминала, что голодна, и тянулась к пище.

Аргон, всегда такой общительный, любивший раньше во время походов спать с солдатами на сеновале, теперь чуждался людей. Как подойдет кто-нибудь из пограничников, он поджимает хвост и убегает в будку.

Через два месяца приступы невроза стали затихать. Но он стал терять слух. И было от чего. Сколько раз бандеровцы били его прикладами автоматов по голове! Сколько нервных нагрузок вынес мозг собаки!

Смолину приходилось отдавать команды собаке криком. Но скоро и крик перестал доходить до ушей Аргона. Понимал только жесты. Потом стало отказывать и зрение. В пяти шагах стоит от своего друга — и не узнает.

Целыми днями, спрятав голову, дремлет в будке. Выйдет, поест — и опять в свое убежище.

Все ясно, но Смолин не мог и подумать о расставании с Аргоном. Он числится на пограничной службе, получает все необходимое.

Тем временем на заставе появился Грозный.

Лишь однажды помолодел Аргон, оживился, обрел как будто слух, зрение, обоняние.

Дело было так. На заставе объявили тревогу: был поднят весь личный состав. В общую работу включился по приказанию начальника и Смолин. Назначая его старшим поисковой группы, капитан Шавров сказал:

— На этот раз, Саша, тебе придется поработать в качестве чистого следопыта. Можешь взять Грозного, если есть охота. Пусть щенок обнюхает границу, приучается к работе и к тебе.

Смолин рассматривал носки своих сапог и молчал.

— Ты что, старшина, задумался?

— Виноват, товарищ капитан. Разрешите выполнять ваше приказание?

— В чем дело, Саша? Тебя что-то тревожит?

— Все в порядке, товарищ капитан. Готов преследовать нарушителя.

— А если честно?

— А если честно, то, товарищ капитан, мне очень тяжело. Первый раз за девять лет буду без Аргона работать.

— Так, может, останешься на заставе?

— Нет, пойду со всеми.

Капитан помолчал, посмотрел в сторону питомника, где лаяли возбужденные тревогой собаки. И Аргон присоединил свой хриплый голос к общему хору.

— Я бы на твоем месте забежал сейчас с Грозным к папаше Аргону, попросил «благословения».

Начальник заставы улыбнулся. Но Смолин ответил ему совершенно серьезно.

— Я так и сделаю, товарищ капитан!

Побежал в питомник, взял Грозного, зашел в выгон Аргона. Старик выскочил из будки, обнюхал щенка, тронул его, дружелюбно оскалил желтые изъеденные зубы. Вызывал на игру. Молодому сильному Грозному было скучно со стариком. Не отозвался. Запросился на волю. Туда, куда устремилась вся застава. Смолин погладил своего старого друга и сказал:

— Идем на поиск, Аргон. Пожелай нам удачи.

Закрывая дверь, оглянулся. Аргон стоял посреди загородки. Морда опущена. Обыкновенная собачья морда. Но глаза вдруг обрели человеческую выразительность и до краев были полны смертной тоской и печалью. Смолину стало страшно.

— Прощай, Аргон! — дрогнувшим голосом сказал он и побежал на заставу.

Грозный помчался следом. Щенок возбужденно лаял и легонько хватал следопыта за полу бушлата.

Там, где остался Аргон, послышался протяжный вой. Но Смолин уже не обернулся: не было сил.