Вход/Регистрация
Мне скучно без Довлатова
вернуться

Рейн Евгений Борисович

Шрифт:
И. Петкевич.

ПЯТЬ ИМЕН

Я родился 29 декабря 1935 года в Ленинграде. Еще в родильном доме мама заболела маститом, и меня взял отец, а маму перевезли в другую больницу, чтобы подлечить. Отец нашел кормилицу и дал мне имя. Были выписаны метрики.

Отец назвал меня Остапом. Почему? Не знаю. Может быть, ему просто нравилось это имя, может быть, в честь героя романа Ильфа и Петрова.

Через месяц мама вернулась домой. Мое имя ее ужаснуло. Она ни в коем случае не хотела иметь сына Остапа. Гнев ее обрушился на отца, никаких его резонов она слушать не хотела. Имя надо было менять.

После всех хлопот и страданий меня решили назвать максимально красиво. И я стал Евгением.

Я рос на руках у няни Татьяны Григорьевны Антоновой.

Она и вырастила меня. Умерла она, когда мне было 19 лет. Няня была человек замечательный, редкий, многим я ей обязан. Она вышла из крестьян Петербургской губернии. Семью ее раскулачили, мужа сослали, он погиб на строительстве Беломорканала. Старшего сына расстреляли якобы за бандитизм, а в 42-ом году уже немцы расстреляли ее младшего сына, обвинив его в связи с партизанами. Няню увезли в Германию. Все это подробно мною описано в поэме «Няня Таня», которая напечатана во многих моих книгах.

Няня была, конечно же, православной. И она тайком крестила меня у Николы-Морского и нарекла в честь Алексея Божьего человека, которого особо почитала.

В ночь на 22 июня 1941 года мама повезла меня в Кисловодск. Я болел бронхиальной астмой, а Кисловодск считался для астматиков целебным. В Москве пассажиры поезда узнали, что началась война. Мама решила сойти с поезда и остаться в Москве. Видимо, это спасло нам жизнь.

В эвакуации я жил с бабушкой и дедом. В годовщину Октябрьской революции на каждого иждивенца выдавали по полкило пряников. Всю ночь я стоял вместе с дедом в очередь за пряниками. Было холодно, ветрено. Уральская зима уже наступила. Я простыл, заболел крупозным воспалением легких. Десять дней температура была выше сорока. Приходил врач, сказал, что ничем не может помочь. Пришел гробовщик и обмерил меня.

И тогда дедушка решился на крайнее средство. Это был сугубо еврейский способ спасения человека, оказавшегося на краю жизни. Надо было найти 9 еврейских стариков. Старики переименовывали больного. Расчет был такой: придет Смерть со списком обреченных и назовет имя человека, за которым она пришла. Ей никто не ответит. Она ткнет костлявым пальцем в больного и спросит: «Разве это не такой-то?» — «Нет», — ответят ей и назовут новое имя больного. — «Простите, я ошиблась», — скажет она и уйдет. А больной после этого выздоровеет.

Точно так все со мной и случилось. Мне дали новое имя — Хаим, что по-древнееврейски означает жизнь. И Смерть оставила меня в покое.

В 1953 году, когда я учился в 10-м классе, я написал юмористический рассказ. Мне он казался очень смешным.

Я его отнес в газету «Вечерний Ленинград», и его прочитал ответственный секретарь газеты Берман (между прочим, тот самый, что десять лет спустя вместе с двумя работниками КГБ написал фельетон о «тунеядце» Иосифе Бродском). Берман прочитал мой рассказ, улыбнулся и сказал, что рассказ напечатает. «Только фамилия не годится, придумай себе псевдоним», — сказал он. — «Зачем, — не понял я, — у меня красивая фамилия». — «Может быть, — ответил Берман. — У меня тоже красивая. Но я печатаюсь под псевдонимом Медведев».

Я знал немного немецкий язык, ведь моя мама была филологом-германистом. «Значит так, — подумал я. — Бер по-немецки „Медведь“, а Рейн — чистый. Все очень просто».

«Придумал, — сказал я Берману. — Я буду Чистяков». — «Отлично, — сказал ответственный секретарь. — В следующую субботу у нас идет юмористическая полоса, там и напечатаем твой рассказ».

И тут странная мысль пришла мне в голову. «А можно я сменю не только фамилию, но и имя тоже?» — «Можно, — удивленно сказал Берман, но только зачем?» — «В честь матери, — сказал я. — Мою мать зовут Мария Исааковна, и пусть я буду Марио Чистяков». — «Ты что-то перемудрил», — сказал Берман. — «Нет-нет, обязательно, пусть будет Марио», — настаивал я.

Я уже надоел Берману, и он сказал: «Хорошо, иди». В субботу рассказ напечатали в газете, и он был подписан Марио Чистяков.

Итак, пять имен: Остап, Евгений, Алексей, Хаим, Марио.

НЯНЯ ТАНЯ

…я высосал мучительное право тебя любить и проклинать тебя. В. Ходасевич
Хоронят няню. Бедный храм сусальный в поселке Вырица. Как говорится, лепость — картинки про Христа и Магдалину — эль фреско по фанере. Летний день. Не то, что летний — теплый. Бабье лето. Начало сентября… В гробу лежит Татьяна Савишна Антонова — она моя единственная няня. Она приехала в тридцатом из деревни, поскольку год назад ее сословье на чурки распилили и сожгли, а пепел вывезли на дикий север. Не знаю, чем ее семья владела, но, кажется, и лавкой, и землей, и батраки бывали. Словом, это типичное кулачество. Я сам, введенный в классовое пониманье в четвертом классе, понимал, что это есть историческая неизбежность и справедливо в Самом Высшем Смысле: где рубят лес, там щепочки летят…
Она работала двадцать четыре года у нас. Она четыре года служила до меня у папы с мамой… А я уже студентик Техноложки. Мне двадцать лет, в руках горит свеча. Потом прощанье. Мелкий гроб наряден. На лбу у няни белая бумажка, и надо мне ее поцеловать. И я целую. ДО СВИДАНЬЯ, НЯНЯ! И тихим-тихим полулетним днем идут на кладбище четыре человека: я, мама, нянина подруга Нюра и нянин брат двоюродный Сергей. У няни нет прямых ветвей и сучьев, поскольку все обрублены. Ее законный муж — строитель Беломора погиб от невнимательной работы с зарядом динамита. Старший сын расстрелян посреди годов двадцатых за бандитизм. Он вышел с топором на инкассатора, убил, забрал кошелку с деньгами, прятался в Москве, на Красной Пресне. Пойман и расстрелян. И даже фотокарточки его у няни почему-то не осталось. Другое дело младший — Тимофей, он был любимцем и примерным сыном, и даже я сквозь темноту рассудка в начале памяти могу его припомнить. Он приезжал и спал у нас на кухне, матросом плавал на речных судах. Потом война. Война его и няню застала летом в родовой деревне в Смоленской области. Подробностей не знаю. Но Тимофей возил в леса муку, и партизаны этим хлебом жили. А старший нянин брат родной Иван был старостой села. Он выдал Тимофея, сам отвез за двадцать километров в полевую полицию, и Тимофея там без лишних разговоров расстреляли. А в сорок третьем няню увезли куда-то под Эйлау в плен германский. Она работала в коровнике (она и раньше о своих коровах, отобранных для общей пользы, часто вспоминала). А дочь единственная няни Тани и внучка Валечка лежат на Пискаревском, поскольку оставались в Ленинграде: зима сорок второго — вот и все! Что помню я? Большую коммуналку на берегу Фонтанки — три окна зеркальные, Юсуповский дворец (не главный, что на Мойке, а другой), стоявший в этих окнах, няню Таню. А я был болен бронхиальной астмой. Кто знает — что это такое? Только мы — астматики. Она есть смерть внутри, отсутствие дыхания. Вот так-то! О, как она меня жалела, как металась! Начинался приступ. Я задыхался, кашлял и сипел, слюна вожжой бежала на подушку. Сидела няня, не смыкая глаз, и ночь, и две, и три, и сколько надо, меняла мне горчичники, носила горшки и смоченные полотенца. Раскуривала трубку с астматолом, и плакала, и что-то говорила, молилась на иконку Николая из Мир Ликийских — чудотворец он. И вот она лежит внизу, в могиле, — а я стою на краешке земли. Что ж, няня Таня? Няня, ДО СВИДАНЬЯ, увидимся Я все тебе скажу. Что ты была права, что ты меня всему для этой жизни обучила: во-первых, долгой памяти, а во-вторых, терпению и русскому беспутству, что для еврея явно высший балл. Поскольку Розанов давно заметил, как наши крови — молоко с водой — неразделимо могут совмещаться. Лет десять будет крест стоять как раз у самой кромки кладбища, последний в своем ряду. Потом уеду я в Москву и на Камчатку, в Узбекистан, Прибалтику, Одессу. Когда вернусь, то не найду креста. Ведь русские святыни эфемерны. Но все это потом. А в этот день стоит сентябрьский перегар и пахнет пылью и яблоками, краской от оград кладбищенских. И нам пора. На электричке мы спешим назад из Вырицы в имперскую столицу, где двести лет российская корона пугала мир, где ныне областной провинциальный город. Так, ДО СВИДАНЬЯ, НЯНЯ! Спи, пока Луи Армстронг, архангел чернокожий, не заиграл побудку над землею американской, русской и еврейской… 1976
  • Читать дальше
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • ...

Ебукер (ebooker) – онлайн-библиотека на русском языке. Книги доступны онлайн, без утомительной регистрации. Огромный выбор и удобный дизайн, позволяющий читать без проблем. Добавляйте сайт в закладки! Все произведения загружаются пользователями: если считаете, что ваши авторские права нарушены – используйте форму обратной связи.

Полезные ссылки

  • Моя полка

Контакты

  • chitat.ebooker@gmail.com

Подпишитесь на рассылку: