– Привет, - проблеяла я, склонившемуся надо мной Борамиру.
– А, красивые у тебя... семейники.

Мужчина смущенно охнул, потом рывком поставил меня на ноги и скрылся куда-то за балдахин, видимо, облачаться в штаны:

– Ты что, через дымоход сюда влетела?
– послышалось оттуда.

– С чего ты это взял?
– оскорблено заявила я.

– Просто у тебя все лицо и шея в саже.

– Да?.. Романтизм встречи испорчен окончательно.

– С чего ты это взяла?
– в ответ усмехнулся вернувшийся граф.- Пойдем ка сюда, - усадил он меня на краю кровати, а сам, примостившись напротив, принялся оттирать мне лицо чем-то неприемлемо белоснежным. Судя по пуговице, царапнувшей мою щеку, собственной рубашкой.

– Ну, ты хоть, рад мне? Я ведь специально для тебя наряжалась в это вызывающее платье, - пробубнила я, покорно скосив рот набок.

– Конечно, рад, - засмеялся мужчина и, придирчиво осмотрев плацдарм выполненных работ, перешел к шее.

– Значит, тогда ты не будешь на меня злиться, если я тебе скажу, что спалила в камине твой медальон? Вот от него то и было столько копоти.

– Зачем?
– замер с рукавом в руке Борамир.

– Заканчивала свою работу, - авторитетно заявила я.
– Это ведь было не просто украшение. Его Конт использовал для того, чтобы на тебя воздействовать. А ты его, почему-то снял. Кстати, почему?

– Потому что он перестал иметь для меня смысл... Не вертись, ты мне мешаешь.

– Я тебе мешаю... Ты же сказал, что у меня только лицо и шея грязные, а не...

– Это я так, на всякий случай... Чтобы к утру тоже не быть всему в саже.

– Ах, так?
– обхватила я его шею руками и сцепила пальцы за головой мужчины.
– Даже не надейся. Ты все равно и половины не стер при таком то освещении.

– Какие уж тут надежды, когда ты рядом, - обреченно произнес Борамир и прижал меня к себе в долгом, лишающем разума, поцелуе...

Ну и зачем была теперь, скажите на милость, эта пресловутая алантская тяга к свободе? Когда, рядом со мной, в одном ритме дышал самый любимый и самый нужный мне человек. Когда кроме этих вот губ и рук ничего больше в мире не существует... Кроме одного, так и несказанного мне слова...

– Постой, - уперлась я в его плечи руками, уже где-то на грани реальности.

– Что ты хочешь?
– хрипло спросил Борамир, приподняв голову от моей груди.

– Я хочу... Прежде чем все сейчас свершится, чтобы ты назвал меня полным именем.

Мужчина навис надо мной, опершись на локоть, и внимательно посмотрел в глаза:

– Ты, моя любимая, мое спасение и... без тебя мне больше не жить, - произнес он уже над самым моим ухом и вновь потянулся к губам.

– Борамир, как меня зовут?
– застонала я, уже в отчаянии.
– Если ты сейчас это имя не произнесешь, то... потеряешь меня.

Он отпрянул от меня, как после пощечины, а потом горько усмехнулся:

– Да... Я знаю, ты такая, ты это можешь сделать. Просто взять и уйти в неизвестность.

Да, я такая, я могу... Я эти слова помнила наизусть, как и все остальное, увиденное трижды в своем треклятом вещем сне... И поэтому сейчас просто встала, а потом замерла и повернулась к нему лицом:

– Я хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя больше всего на свете, но говорю это в последний раз. И я не вернусь к тебе, пока ты сам меня не позовешь. Ни истинного аланта с небес, ни воспетую рыцарем Неонилию, а меня, Ветвяну Полунич... Потому что только она тебя любит и пока еще ждет.

А потом шагнула в подвал, сильно рискуя при этом, оказаться в гостях у хобьей матери вместо знакомого крыльца...

В доме свет горел лишь в гостиной. Я, как лунатик, поплелась почему то туда, а не к себе в комнату на второй этаж, сама плохо соображая, зачем мне это надо. А, когда увидела Тусью, лежащую на диване, с подушкой под животом и книжкой под носом, так и застыла на пороге:

– Все читаешь?

– Угу, - мотнула она своим, съехавшим на бок, хвостом, не отрываясь от страницы.
– Никак этот тупоголовый Крис не может объясниться с Азалией. То ему землетрясение мешает, то... Постой-ка, - подняла она, наконец, на меня свои глаза.
– А ты что так рано вернулась?.. Да еще босая... С распахнутой грудью и вся в саже? Вы чем там занимались в Озерном замке?