— Вот я и расскажу заместителю, как ты, пользуясь служебным положением, упекла меня в больницу.

Альфия взяла стул и подсела к кровати.

— А про то, как ты два раза устроила в квартире пожар и один раз наводнение, тоже расскажешь?

— Ты все врешь. Я ничего такого не помню.

— Мама, я тебя очень прошу, — Альфия взяла мать за руку. — Не говори никому о том, что я твоя дочь. Ведь не полагается родственников держать в больнице по несколько лет. Ну, выпишут тебя завтра, что ты одна будешь делать дома? Я практически живу на работе. Квартира — не блеск. Денег на хороший ремонт у меня нет. Да и ремонтировать некогда. Жить на два дома сил моих не хватит. Да и с тобой может случиться всякое. А тут я к тебе захожу по три раза в день. Ты всегда под присмотром, ни в чем не нуждаешься. Да какая тебе разница, в какой комнате смотреть телевизор? Поверь, для нас это самый удобный вариант.

— А почему бы тебе, как все нормальные люди, не работать на одной ставке и вовремя приезжать домой? Завести, наконец, нормального мужа и не болтаться по любовникам, как последняя проститутка?

Разговор опять покатился по накатанной колее. Все это она уже объясняла матери тысячу раз.

— Потому что на одной ставке при нынешних ценах можно умереть с голода. Из загородной больницы до дома мне добираться два с половиной часа. А в городскую больницу я перейти не могу, потому что все равно тебя оставлять дома будет не с кем, а денег будут платить меньше. И ты это все прекрасно знаешь, но просто зря портишь мне нервы! Тебе это нравится! — Альфия почти уже сбивалась на крик, но нашла в себе силы остановиться. — А что касается семьи, то как раз в последнее время я серьезно об этом думаю, — сказала она уже спокойно.

— Да? А за кого ты собираешься выйти замуж? — хитро блеснула глазами мать.

— Будешь много знать, скоро состаришься!

Альфия на секунду прикоснулась щекой к щеке матери и вышла из палаты.

На следующий день Виталий принес Тане крестик.

Крестик был маленький, очень изящный, в виде тонких золотых нитей, образующих готические переплетения. Раньше она таких не видела.

— Он католический. Из итальянского магазина, — с гордостью пояснил Виталий.

Витая золотая цепочка оказалась как раз такой длины, что крест был невиден в вырезе одежды. Таня подержала его на весу, полюбовалась.

— Он же не наш?

— Какая тебе разница? Ты же не веришь в Бога? Носи его просто как украшение.

— Я бы хотела, чтобы ты меня окрестил.

Он поразился. Что это еще за новые штуки?

— Я — не поп.

— Это неважно. Просто надень мне его на шею и скажи: «Пусть он поддерживает тебя!»

Он засмеялся:

— Это уж чертовщиной попахивает!

Она внимательно взглянула на него. Рыцарь дает ей понять, что она не должна носить чужой крест. Таня положила крестик назад, в маленький пакетик. Убрала в тумбочку.

Виталий спросил:

— Он не затеряется?

Крестик был дорогой, и Виталий предпочел бы забрать его с собой. Если Таня передумает, он снова его принесет.

— Это золото, Таня. Вообще-то, инертный металл, но имеет свою цену. К тому же сама работа… Мало ли кто к тебе в палату может зайти?

Татьяна переменилась в лице. Ей представилось, что триста, четыреста лет назад муж мог носить латы. Рыцарь ее предупреждает. О чем? Кто может зайти к ней в палату?

Он сначала не заметил перемены, почти весело продолжил:

— А помнишь, в наших опытах с золотом, у тебя не получалось… — Потом увидел, что что-то не так.

— Я боюсь, мне страшно.

Давыдов растерялся.

— Позвать Альфию?

— Не надо.

— Кого ты боишься?

— Не знаю.

— Может, мне уйти?

— Нет, не уходи. Поговори со мной.

Он даже обрадовался, что наконец представилась возможность рассказать Тане обо всех делах. «Пан или пропал!» — вертелось у него в голове, когда он вспоминал подробности разговора с замминистра. Никогда у них не будет больше шанса закончить опыты, если он отвергнет предложение построить в Осколкове исследовательский центр на базе их института. Их просто спишут в архив. А еще хуже, их темой может заняться кто-нибудь другой. Ведь ничто теперь не мешает этому министерскому мальчишке вызвать к себе специалиста по смежной тематике, обрисовать задачу — и есть все основания полагать, что собеседник тут же возьмет под козырек.

А что будет, если он, Виталий, согласится с предложением? Фактически он уже согласился. По крайней мере, заключительная фаза экспериментов на мышах будет доведена до конца. А что дальше? Виталий не знал. Во всяком случае, беря на себя ответственность за проведение экспериментов, он понимал, что не допустит их фальсификации. И потом, кто лучше них с Таней разбирается в теме? Никто! Поэтому он фактически уже занимался делами вновь создаваемого института.

Все это он вывалил Тане. И вдруг увидел, что в ее глазах появился ужас, лицо исказилось, и жена отодвинулась от него в угол кровати.

— Что с тобой? Я сказал что-то не то? — Он думал, она сейчас что-нибудь скажет ему об Осколкове, об их работе, но она сказала другое:

— Забери этот крест. Мне от него тяжело. Страшно.

Он отодвинулся, потер рукой лоб.

— Подожди меня, я сейчас.

Давыдов положил крест в карман и побежал за Альфией.

Шесть дней в районной больнице до Настиной выписки пролетели быстро. Дима кормил девушку, мыл после нее посуду в больничном туалете, расчесывал тонкие шелковистые волосы. Настя выздоравливала. Боли в животе больше не повторялись. Она еще больше похорошела и теперь напоминала Диме не кузнечика, а прелестную маленькую птичку.