Трик-трик, скрипела палочка, трик-трик! И что-то, кажись… ей-ей, что-то поддавалось!

Неужто получится? Склонившись над замком, Жозефина затаила дыхание.

Трик-трик! — пела палочка — сейчас-сейчас!

— Что это ты тут делаешь? — раздался голос за спиной.

Трым-брым… осеклась палочка, сломавшись. Подскочив, как ужаленная, Жозефина выпрямилась.

— Колдуешь над замком? — спросил господин Швайн, камергер графа. То был широкоплечий сутулый урод с на удивление низким лбом и весь с ног до головы покрытый черно-бурыми волосами.

Жозефина улыбнулась как можно глупее:

— Да вот, пытаюсь вычистить до блеска.

— Ты умница, старательная девушка, — похвалил Швайн, по-доброму прищурив маленькие глубоко посаженные глазки. — Но за этой дверью — еще одна, а за ней — еще четыре. Неплохо бы и там замки почистить.

— Буду просто счастлива! — искренне обрадовалась Жозефина.

— Однако позволить тебе этого не могу: вход в лабораторию запрещен под страхом смерти.

— Ах, боже мой! — всплеснула девушка руками и заморгала как можно испуганнее.

— Ты славная девушка, — улыбнулся Швайн. — И вот что, знаешь, иди-ка на кухню: помоги кухарке заточить ножи да начисть до блеска посуду. Завтра в замке ожидаются важные господа.

Важные господа начали прибывать к полудню.

Каждый был страшно важен, у каждого была куча слуг и замок в пределах графства. Попросту говоря, каждый из них был вассалом графа Шлавино.

Гости въезжали во двор замка, где их встречал сам его сиятельство, и исчезали в покоях главной башни.

Последний прибыл уже после захода солнца. Толстый и мрачный, как монах, опустив голову, скрытую широким капюшоном, он поднялся на крыльцо и проследовал за Вилли Швайном в графские покои.

Ржали лошади, суетился народ. А к вечеру, когда сумерки поглотили окрестные леса, замок засиял, освещенный пылающими факелами-начался пир.

В самой большой зале был установлен длинный стол. Граф сидел во главе, гости — вдоль. Стол был уставлен аппетитными кушаньями — уткой, начиненной яблоками, жареным зайцем под острым соусом, запеченной олениной с жареными грибами — и сиял свечами.

Ах, роскошные наряды были у гостей: бархатные кафтаны, один другого пестрее, шелковые рубахи, золотое шитье. На головах у дам красовались высоченные головные уборы, украшенные искусным шитьем. В свете свечей блестели беличьи и горностаевые меха. А под потолком, с маленького балкончика, услаждали слух сеньоров виолы и флейты музыкантов.

Было весело, и хотелось разглядеть всю эту красоту поближе. Но что поделаешь, скромную горничную дальше растворенной двери не пускали.

— Живо, живо, живо, живо! — командовал Вилли Швайн, направляя процессию слуг.

Неся на вытянутых руках блюда с жареной дичью, ароматными супами и румяными булками, слуги стройной вереницей носились из кухни в обеденную залу, из залы — обратно на кухню.

Жозефина совсем сбилась с ног, разнося постели и взбивая перины для важных гостей.

Причем каждый раз путь ее, как ни странно, пролегал мимо графской лаборатории. (Увы, тяжелый замок как висел, так и продолжал висеть).

И каждый раз, как ни странно, ей на пути попадался подмигивающий Вилли Швайн.

— Что, крошка — скучаешь?

— Ах, я каждый раз прохожу мимо этой ужасной лаборатории и думаю: а что, если я пройду как-нибудь мимо, а дверь открыта? Знаю, что не удержусь от любопытства и загляну внутрь. Что же тогда будет? Ох, что же тогда будет!

— Повесят — не больше и не меньше.

— Только и всего-то?

— Ты милая девушка, — улыбнулся Швайн. — Остроумная и веселая. И, мне кажется, любишь прогулки при луне.

— При луне?.. — переспросила в задумчивости. Жозефина. — Ах, при луне! Да, это мое любимое занятие.

— Тогда приходи в полночь к главным воротам. Сегодня будет чудесная лунная ночь.

Ночь и вправду оказалась лунной. Прогуливаясь маленькими шажками перед воротами и беспокойно поглаживая свои тонкие пальцы, истерзанные чисткой подсвечников, Бартоломеус поглядывал на часового, мелькавшего наверху, на дозорной башне.

Замок был странен. Странен до крайности. И это чувствовалось во всем.

В том самом часовом, например, что вышагивал по верху стены — р-раз-два-а… р-раз-два-а… — вытягивая ноги, как аист.