— О, что вы, — покраснела матушка, — никогда. Я бы запомнила такую встречу навеки.

— Холодильник, Холодильник… — бормотал граф. — Однако это имя мне чем-то знакомо… Чем же, чем же… Ага! — Глаза графа внезапно загорелись. — Я знал некоего барона Хола О'Дильника. Не родственница ли вы случайно ему?

— Я его младшая сестра, — застенчиво потупившись, признался Бартоломеус.

Поболтали еще совсем немного — так, ради приличия: о погоде, о лошадях, о нравах нынешней молодежи, о тюремщиках, которые вечно где-то пропадают, когда их ждут благородные люди…

— Кстати, не хотите ли остаться на денек и посмотреть завтра с утречка на казнь Безголового Монстра? Это крайне любопытное зрелище, — многообещающе закивал граф «маленькой герцогине».

Но та в ответ так взглянула… Что графа аж передернуло. Вот уж истинно дочь надменного вельможи!

Распрощались тепло. Маленькая герцогиня фон Бёзе вела себя чрезвычайно снисходительно с вассалом своего отца. Отбросив холодность и высокомерность, свойственных фамилии фон Бёзе — и даже слегка улыбнувшись! — она милостиво позволила графу поцеловать свою руку, пожелать себе счастливого пути и проводить до городских ворот, которые были тут неподалеку.

В одном только месте граф вдруг нахмурился.

— А где же конь вашей светлости? — спросил он, оглядываясь.

— Ох, что вы, граф! Сказать такое! — возмутилась монахиня. — Ведь ее светлость направляется не на праздник! А в обитель Святых Голубиц! Так о каком коне может идти речь? Мы все идем пешком.

Граф выглядел пристыженным. Но все же, заикаясь и краснея, уговорил принять от него в подарок трех лошадей — его собственную и его слуг.

— Вы просто не говорите вашему батюшке, — подмигнул он Эвелине. — То будет наша с вами маленькая тайна.

— …Иа-а-а! — завопила матушка Холодильник, вонзив каблуки в бока своего коня.

Лошади понеслись, взметая за собой столб пыли. Глядя вслед развевающейся рясе матушки и любуясь величественной осанкой маленькой герцогини, граф вдруг поймал себя на мысли. Да, на одной неплохой мысли! Что через четыре-пять лет девица войдет в возраст невест, и тогда… интересно, сколько замков дает герцог фон Бёзе за эту надменную куклу?

С этими веселыми мыслями граф отправился обратно в Башню — отыскать бездельника Жмытя и отчитать его за то, что все это время пропадал черт знает где.

Едва потеряв башенки Альтбурга из виду, они повернули лошадей, въехали в небольшую рощицу…

Ба! Да это была та самая рощица, в которой они еще вчера репетировали спектакль. Вот и речка, вот и то место, где жгли костер и жарили рыбку…

Сорвав с себя рясу, Бартоломеус велел смывать грим и переодеваться.

Сценические платья, а также голову матушки Молотильник — увы! — пришлось утопить в реке. И уже через четверть часа на коней снова садились прежний Пауль, прежняя Марион и прежние Бартоломеус с Эвелиной.

Они поскакали другой дорогой. Не той, на какой их видел граф. И совсем в другую сторону.

Долго переходили вброд реку, чтобы не быть замеченными на мосту.

Мимо трактиров проносились, не сбавляя ходу.

Так, нигде не останавливаясь и ни с кем не вступая в разговоры, они скакали целый день.

…Начинало смеркаться.

Лес, поля, приземистые деревеньки — проносились мимо, как призрачные видения. Ничего не замечая вокруг себя, вцепившись в узду, еле живая от усталости, Эвелина сидела в седле перед Бартоломеусом. И если б не он, наверняка бы давно свалилась с коня. И, наверное, замертво.

Тык-дык, тык-дык… — стучали копыта. Ветер играл с волосами и, поднимая с дороги грязную опавшую листву, зло бросал ее в лица всадников.

Прикрыв глаза, девочка сама дрожала как лист на ветру — от усталости ли, от волнения… Застывшие на холоде губы с трудом шевелились — Эвелина благодарила Господа за славного господина Понса: за его великолепные наряды и в особенности за грим для лица, благодаря которому граф их не узнал. Ну, а уж если говорить честно и до конца, то будь здесь рядом господин Понс, Эвелина не колеблясь упала бы на колени и целовала бы его ноги. Уроки старого актера не прошли даром: в трудную минуту Эвелина держала себя так величественно и гордо, как подобает настоящей аристократке.

Величественно и гордо… Голова девочки клонилась на грудь от усталости.

Дождь забарабанил по лужам. Закапал по курткам, по волосам всадников… Сняв с себя широкий плащ с капюшоном, Бартоломеус накинул его на Эвелину.

…Скакали долго. Под конец чуть не загнав лошадей.

И только в сумерках остановились. Но не возле шумного трактира — боялись погони. А свернув с дороги, перешли вброд еще одну речушку…

О том, что они — в маленькой деревеньке, до Эвелины дошло лишь тогда, когда Бартоломеус, сняв ее с седла, поставил рядом с собой. Устало озираясь, девочка заметила, что пахнет навозом, а откуда-то из темноты мычит корова.