Подмосковье. "Ближняя дача".

Иосиф Виссарионович Сталин, секретарь ЦК ВКП (б), Председатель СНК СССР

– Товарищ Сталин, - негромкий голос Власика заставил вождя встрепенуться и,

покряхтывая негромко (где мои семнадцать лет), натянуть сапоги. Спал он не раздеваясь,

вернее даже не спал, а так - прилег на диванчике.

– Война? Нэмцы?
– давно ожидаемое, то о чем думалось постоянно, невольно

вырвалось в первую минуту полусна, полуяви.

– Никак нет, товарищ Сталин. Точнее, да, вы правы. Провокация в Прибалтике,

обстреляны пограничные районы. Поступили донесения о боестолкновениях с

Дальневосточной границы. Потеряна связь с Белостоком, штабом десятой армии и

штабами некоторых других частей в ЗапОВО и КОВО. У телефона товарищ Тимошенко.

– Понял. Вызывайте товарищей Маленкова, Молотова и Берию, готовьте машину, пока

я буду говорить с военными, - уже окончательно проснувшийся, Иосиф Виссарионович

выглядел абсолютно невозмутимо и только слегка, практически незаметно дрожащие руки

выдавали его волнение.

Восточная Пруссия - Польша.

Ганс Нойнер, унтерштурмфюрер СС, дивизия "Мертвая голова"

Утром двадцать второго унтерштурмфюрера Ганса Нойнера волновали огромные

проблемы, в количестве двух штук. Первая заключалась в том, что его командир,

гауптштурмфюрер Фриц Кнохляйн, вместе с командиром батальона, с утра пораньше,

сразу после зачтения приказа о войне против СССР, убыл в штаб полка, оставив его

старшим по роте. Вторая логически вытекала из первой - оставшись во главе своего

подразделения в гордом одиночестве, Ганс должен был руководить ротой. Конечно,

дивизия находилась в резерве, и особых проблем не ожидалось, но унтерштурмфюрера

томило некоторое нехорошее предчувствие. Почти как во Франции перед приказом о

расстреле англичан. И как всегда, не обмануло. Не успел командир роты вернуться, как

Ганса вызывали к подъехавшей машине, из которой вышел ни кто иной, как начальник

штаба дивизии - штандартенфюрер Хайнц Ламмердинг, а незапланированное присутствие

начальства, как известно, в подавляющем большинстве случаев, является предвестником

неприятных известий. Вдобавок на лице начальника штаба было нарисовано такое

неудовольствие, что сердце Ганса екнуло. Вскинув руку в приветствии, Нойнер бодро

отрапортовал о том, что за истекшее время в роте никаких происшествий не произошло,

личный состав отдыхает. Ламмердинг, выслушав стандартную скороговорку рапорта,

спокойно кивнул, словно сдерживая свое плохое настроение, и уточнил, где находится

командир роты. Узнав, что в штабе полка, он слегка поморщился, после чего приказал

поднять роту по тревоге, погрузить в автомобили стоящей неподалеку колонны, и вместе

со взводом штурмовых орудий выдвинуться назад к Инстербургу и далее на Ангербург .

– Поступили сведения о наличии в этом районе польских вооруженных бандитов,

возможно даже о восстании. Разберитесь и установите, что происходит. Заодно узнайте,

что произошло с нашей колонной снабжения. Она должна была пройти тот район, но не

появилась до сих пор. Приказ ясен?

– Так точно.

Через десяток минут Ганс вместе со старшим унтер-офицером роты,

гауптшарфюрером Куно Клинсманном, уже вовсю подгоняли солдат, набивавшихся в

кузова "мерседесов".

Еще час - и пред изумленными глазами эсэсовцев появился натуральная польская

граница, со зданием, увенчанным белой польской "курицей".

– Когда они только успели, - удивленно заметил Нойнер, выбираясь из кабины.

Обернувшись к кузову, он громко скомандовал:

– К бою!..

А к вечеру Ганс вместе с командиром батареи штугов оберштурмфюрером Хорстом

Крагом и подъехавшим Кнохляйном уже осматривали поле побоища. Солдаты деловито

строили в колонну собранных по ярам и буеракам пленных. Выглядели поляки неважно,

повинуясь отрывистым командам конвоиров, словно автоматы, они смотрели вокруг