накапливались тревожные тени. Сидящий за столом человек отложил в сторону лист

бумаги, буквы на котором уже различались с трудом, и включил настольную лампу.

Кинув взгляд за окно, он взял лежащую неподалеку от стопки книг пачку папирос,

пододвинул трубку и привычно набил ее табаком. Раскурил, затянулся, поднялся со стула,

и, мягко ступая по ковру, держа трубку в руке, прошелся до окна и обратно к столу.

Привычный ритуал не успокаивал, скорее наоборот, раздражал, как вся привычная

обстановка рабочего кабинета. Слишком обычная для фантастических новостей,

поступавших весь день. Настолько фантастических, что они просто не укладывались в

голове, и приходилось постоянно напоминать себе, что это не сон.

Задумчиво поглядев на трубку, он постоял у стола еще несколько долгих, томительно-

вязких минут. Затем трубка легла на пепельницу, а в руках, уже не первый раз за день,

оказался потрепанный номер журнала "Всемирный следопыт". Журнал уже привычно

открылся на странице с началом рассказа Беляева "Белый дикарь". "Типичное отношение

европейцев к тем, кто не похож на них и кто их слабее" - и он отложил журнал в сторону.

Вспомнилось, казалось бы, уже давно забытое, пережитое за границей ощущение

беспомощности и не скрываемой недоброжелательности окружающих. Раздраженно

вздохнув и выдохнув несколько раз, он для успокоения начал перебирать лежащие на

столе книги. Здесь было все, что удалось найти в библиотеках по проблемам путешествия

во времени, от Твеновского "Янки при дворе..." до "Бесцеремонного Романа". Кроме этих, содержащих выдуманные авторами коллизии, томов, в стопке лежали брошюры,

повествующие о завоевании Мексики и Перу конкистадорами. Он открывал и быстро

пролистывал каждую, торопливо выискивая самые актуальные места. Взгляд скользнул по

страницам "Бесцеремонного Романа" и задержался на описании разгрома противников

Наполеона с помощью нового оружия. Понятно, что имея техническое превосходство

можно разбить во много раз превосходящего противника. "И никакая выносливость,

никакая сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса над техникой, прав был

Ильич", - успокаиваясь и постепенно приходя в рабочее состояние, он уже начинал

продумывать план первоочередных мероприятий.

"Первое и самое необходимое - сведения и еще раз сведения. Обстановка в мире,

политическая и экономическая, основные вехи истории этих лет и вытекающие из них

уроки для нас и нашей политики, возможность догнать или хотя бы слегка уравнять

шансы с остальным миром. И самое важное - возможности развязывания войны против

нас. Да, война..." - он недобро улыбнулся в усы, вспомнив рассказ Молотова о

растерянном и недоумевающем после Германии, заявившем, что не имеет никаких

сведений из Берлина и никак не может прокомментировать сложившуюся ситуацию.

Соврал, конечно. Как сообщил Меркулов, какая-то телеграмма из Берлина в

посольство шла, но связь прервалась одновременно с началом События. Хотели напасть,

шени деда, не стоит и к гадалке ходить. Но оставшаяся где-то там, в прошлом, война уже

не настолько волновала, как все остальное, а самое главное, как недостаток сведений для

более глубокого анализа произошедшего. Самое же главное - не верилось, что ЭТО

произошло на самом деле. Чувство было такое, словно смотришь сон. Тяжелый,

кошмарный сон, во время которого хочется проснуться и никак не получается. Вот и

смотришь дальше, подсознательно утешая себя тем, что это не настоящее. Но сейчас все

вокруг было не просто настоящим, оно было до жути реальным, и было ясно, что

проснуться не удастся никак.

Он сел, взял в руки в руки трубку, с неудовольствием убедившись, что она потухла.

Выбил остатки табака в пепельницу, достал папиросу, прикурил. Открытая папка с

донесениями погранзастав снова привлекла внимание. Он взял верхний листок, перечитал,

задумался. "А стоит ли им доверять? Стоит ли верить, например, вот этому господину,

или все же товарищу, как его - Фридлендеру? Кто он, советский по духу человек, или