– Бывало лучше. – Обернувшись на рев сирены, Трэвен увидел бронированный автомобиль полицейской группы быстрого реагирования, вырвавшийся из-за угла и резко затормозивший перед собирающейся толпой зевак.

Ковальски выпрыгнул из машины. Он был в полном боевом снаряжении, поперек его широкой груди висело крупнокалиберное ружье. Толпа расступалась перед ним. Следом появились еще трое полицейских с надписью крупными буквами на спинах черных курток «Отдел наркотиков». Они начали оттеснять любопытных. Ковальски двигался, как пантера, постоянно глядя по сторонам и отдавая команды своей группе.

Над местом происшествия пронесся вертолет прессы, окрашенный в малиновый цвет. Вихрь от его несущего винта рассеивал валяющийся на мостовой мусор. Вертолет круто развернулся, полетел обратно и завис над улицей. Из дверцы высунулся оператор с телекамерой, а пилот включил микрофон направленного действия, закрепленный на днище.

Голоса толпы усилились и превратились в беспорядочный гул.

Трэвен сунул свой СИГ/Зауэр в наплечную кобуру и присел рядом с водителем мотоцикла, все еще лежавшим без сознания. Когда детектив попытался поднять забрало шлема, оно рассыпалось у него в руках. Он смахнул осколки на мостовую и увидел испанские черты лица.

– Очоа, – произнес Ковальски. Трэвен повернулся к нему и кивнул.

– Один из подручных Эваристо Эскобара. – Он начал снимать с него шлем.

Ковальски опустил дуло автоматического ружья и направил его прямо в лицо Очоа.

– Не понимаю, почему Эскобар решил покончить с тобой именно сейчас? – удивился огромный полицейский. – Последнее время мы старались прижать Донни Куортерса и потому почти месяц не мешали Эскобару заниматься операциями с наркотиками. К тому же он не может не знать, что тебя перевели из нашего отдела. Тогда почему он пошел на это?

Трэвен провел пальцами по шее водителя мотоцикла.

– Нейронная вставка, – разочарованно произнес он. – Теперь нечего рассчитывать на то, что мы получим от него какую-нибудь информацию.

Ковальски повернул носком сапога голову Очоа.

– Да, он перенес хирургическую операцию, – согласился полицейский.

– Эскобар раньше не прибегал к нейронным вставкам, – недоуменно продолжил Ковальски. – Он всегда считал, что за деньги можно купить что угодно, включая полное молчание, и не любил, когда в его дела суют нос посторонние.

– Это верно. Судя по всему, времена меняются. – Трэвен включил микрокристалл связи и вызвал Хайэма.

– Слушаю, – отозвался Хайэм.

– Нашел у нее какие-нибудь документы для опознания?

– У нее нет ничего.

Местоимение врезалось в душу Трэвена, подобно острому ножу.

– У нее? – переспросил вслух Ковальски.

– Я застрелил женщину, хотя и не знал этого, – кивнул Трэвен. Он сунул руки в карманы и пошел через толпу. Люди расступались перед ним не потому, что он полицейский, а испытывая какой-то мистический страх.

– Но Эскобар не нанимает женщин для таких дел, – удивился Ковальски. – Он принадлежит к старой школе, а в Колумбии всегда считалось, что убивать должны только мужчины.

– Я знаю.

Хайэм сделал шаг в сторону, когда Трэвен приблизился к трупу.

Пытаясь не обращать внимания на огромные кровавые раны от разрывных пуль десятимиллиметрового калибра на груди женщины, Трэвен опустился рядом на колени и снял с нее шлем. Боль в локте уменьшилась и напоминала теперь глухую зубную боль.

Женщина была привлекательной, с черными как смоль волосами, тонкими чертами лица и нежной кожей, уже начавшей бледнеть после наступления смерти. Изо рта текла струйка крови, и глаза были полуоткрыты.

Тошнота подступила к горлу Трэвена, и на мгновение он подумал, что сейчас его вырвет. Затем приступ прекратился, оставив после себя вкус желчи.

– Японка, – пробормотал Ковальски. – Это определенно не дело Эскобара. Что-то тут не так, Мик.

Трэвен достал из бумажника пластиковый карманный календарь, который всегда носил с собой. Из толпы донесся властный голос.

– Канеоки, – объяснил Хайэм.

– Какого черта ему здесь нужно? – нахмурился Ковальски.

Хайэм пожал плечами.

Трэвен снял перчатку с правой руки женщины, повернул ладонь вверх, прижал подушечки большого, указательного и безымянного пальцев к пластику календаря, перевернул его и снял отпечатки двух других пальцев на обратной стороне. Сам он ни разу не прикоснулся к его поверхности. Закончив работу, вложил календарь с отпечатками пальцев между двумя другими карточками и передал все три Ковальски.