Раш выглядел таким спокойным, словно это не его жизнь решали таремскя волшебница и дасириец. Молчал да хмурился, а рот открывал только когда спрашивали. Хани не верила, что он не скажет про нее, но чужестранец в который раз удивил. Она знала, что поможет ему, даже если придется отбивать поклоны его богине Шараяне. Стоило больших усилий заставить себя выглядеть каменной, когда каждый кусок кожи буквально зудел от страха. Хани сомневалась, поверят ли ей, но никто не сомневался в ее слвоах. Он напустила на себя задумчивость, отгораживаясь от возможных расспросов. Уверившись, что осталась одна, достала все мешочки и травами и склянки с порошками: дожидаясь Арэна и таремку, они с Рашем основательно запаслись всем необходимым. Когда она выбирала травы, чужестранец ворчал, что с таким же успехом он и сам мог накосить весеннего первотравья, высушить его и продавать по крату за щепотку. Но за ценные ингредиенты платил он, и Хани молча терпела его недовольство. Теперь она похвалила себя за предусмотрительность. Убедившись, что никто не следит за ней, девушка выбрала нужные травы, поставила на огонь в жаровне посудину с водой, и взялась варить зелье. Хвала Снежному, таремка хоть и была волшебницей, ничего не смыслила в отварах, а, значит, никто не мог воспрепятствовать замыслу. Но и без помощника было не обойтись. Сама мысль о том, что придется просить ту пилигримку, жалила разозленной осой. Ей вторил страх. Станет ли румийка разговаривать с ней? Ведь если Раш не врал, - Хани безоговорочно верила его словам - стоит только заикнуться о том, что она знает об их истинной крови, пилигримка захочет убить ее. Но захочет ли она спасти прежде своего брата? Девушка собиралась проверить, как будет на деле, а не гадать, дожидаясь, пока Арэн передумает. Она никогда бы не подумала про дасирийца худого, но нынче он показал ту свою сторону, о существовании которой Хани не догадывалась. Он говорил, что воин и что побывал во многих битвах; должно быть, истинное рождение Раша заставило дасирийца чувствовать себя облапошенным. Хани и сама не понимала, отчего чужестранец не сказал ей всей правды. Узнав про ее отметины, и что светлая Вира отобрала свою магию - почему и тогда не сознался? Они вместе стали отмеченными темной богиней, но Раш свою тайну оберегал до последнего. И пусть Хани понимала, где кроется причина недомолвок, она не могла простить. Ведь когда она сотворила зло, умертвила невинных сельчан - скажи чужестранец о своем рождении, она бы вполовину не чувствовала себя такой одинокой. Но он малодушно смолчал.

Когда вода вскипела, Хани положила в нее травы, по одному пучку за раз, выжидая, пока вода сменит цвет. "Хорошее дурманное зелье должно трижды сменить лик", - наставляла когда-то фергайра. Хани поймала себя на том, что почти не помнит ее лица, и имя колдуньи Севера затерялось в памяти, а ведь прошло совсем немного времени. Что-то теперь твориться в родном Артуме? В Северные земли пришла весна, и пусть тепла там было вполовину меньше, чем в Рагойре, девушка скучала по стуже и колючему снегу.

Когда зелье в котле сделалось алым, Хани дала ему остыть. Аккуратно собрав остатки трав, добавила щепотку белого порошка из узкой склянки, и бережно спрятала все ингредиенты обратно в дорожную суму. Теперь отвару оставалось только выстоять положенное время, и Хани, воспользовавшись передышкой, решила переговорить с сестрой Раша. Если, конечно, пилигримка не сбежала, почуяв неладное. Кроме того, Арэн и Миэ наверняка станут присматривать за ней тоже.

Выйдя из комнаты, Хани с облегчением выдохнула: никто не стерег ее. В далеком уголке души поселилась укоризна: только что пеняла чужестранку за обман, а теперь сама с головой в него окунается. Осмотрев коридор в обе стороны, девушка закусила губу. И что теперь? За которой из дверей искать румийку? Хани отмахнулась от паники. "Направо иди", - зашептал знакомый голос в голове. В последнее время та, кто назвалась госпожой Хелдой, зачастила. Ее голос приходил внезапно, то посреди ночи, заставляя Хани просыпаться, то с рассветом, а то и вовсе, когда девушка занималась обыденными делами. Девушка не особо волновалась ее голосу: с детства они привыкла слышать голоса ушедших предков, и они часто становились ей помощниками. После того, как голос красивой госпожи из Белого шпиля впервые "ожил" в ее голове, девушка решила, что та умерла, и теперь является к ней невидимым предвестником. В башне фергайр, когда яд проникал в тело Хани, она будто бы видела подол платья той госпожи, следом за которым шла, словно за путеводной нитью, но госпожа так и не показалась. Вспоминая события того дня, девушка решила, что не было ни платья, ни Хелды, а все образы подсовывала отравленная кровь. Но после, когда госпожа заговаривала с ней, ее наставления сбывались. Хани доверилась ей, перестав подвергать сомнению слова и указания.

Теперь же голос Хелды обрадовал девушку как никогда прежде. Она повернулась в правое крыло коридора, и пошла по нему, дожидаясь других советов. Но нужда в них отпала, когда одна из дверей отворилась, выпуская из недр комнаты пилигримку. Увидев Хани, девушка остановилась и улыбнулась. Лицо ее сегодня казалось еще прекраснее, а невинность в глазах подкупала настолько, что Хани на мгновение засомневалась - а не обманул ли Раш их всех в который раз?

– Доброго дня тебе, северянка, - приветливо поздоровалась пилигримка.

Хани кивнула. Неуверенность намертво прилепила язык к гортани, и девушка не нашла сил сказать что-то вежливое в ответ. Пилигримка едва заметно пожала плечами и направилась в сторону лестницы. Хани оглянулась - еще немного, и румийка исчезнет, спустится в полный людьми зал, где им уже ни за что не поговорить с глазу на глаз. Вышло время всяким сомнениям, подумала девушка, и произнесла:

– Они знают от какой крови родился Раш.

Пилигримка остановилась. Несколько тягучих мгновений она стояла к Хани спиной. Девушка не отступилась, и, на всякий случай, повторила свои слова. Не может быть, чтоб румийка не расслышала их в первый раз, но Хани не хотела испытывать судьбу.

Пилигримка подскочила к ней, сцапала за шиворот - быстро, словно кошка мышь - и чуть не силой швырнула к двери своей комнаты. Хани охнула, хватаясь руками за стену, чтоб удержаться на ногах. Тем временем румийка отперла замок и хмуро кивнула Хани, мол, входи. Девушка отбросила страх и переступила порог комнаты. Румийка вошла следом, перед тем проверив, не стал ли кто свидетелем разговора.

– Как?
– только и спросила она, когда дверь была надежно заперта изнутри. Пилигримка навалилась плечом на стену, скрестив руки на груди, и ничто не выдавало ее настороженность. Но Хани чувствовала, что румийка взволнована.

Девушка вкратце пересказала разговор. Чем больше Хани говорила, тем сильнее хмурилась румийка; под конец ее брови сошлись единой ниткой, точно так же, как случалось у Раша, когда он был недоволен.

– Выходит так, что это из-за моей болтовни братец попался, - вслух произнесла пилигримка.

Ждала ли она ответа или нет, Хани не знала, но предпочла пока помалкивать, чтоб не спугнуть хрупкое доверие. Если румийка откажется помогать, оставалось одно - молить богов сотворить чудо и открыть дверь. Или испытать судьбу и попытаться стащить у Арэна ключ. Хани мало верила в успех запасного варианта, вернее всего, дасириец, даже если дурманное зелье его разберет, почувствует ее неумелые попытки, и тогда придется объясняться до конца. А ждать, пока сон сморит дасирийца и остальных, девушка не могла - слишком мало времени останется на побег.

– От меня-то чего хочешь?
– спросила румийка, прижигая Хани взглядом, точно надоедливую мошку.

– Помоги мне освободить Раша.
– Хани старалась придать голосу уверенность, но страх близости темной румийки студил кровь.
– Раш не хочет говорить про... про ваш остров, и отчего вы такие, как есть, а не так, как про вас слухи ходят. Арэн не станет его мучить, но терпения его на долго не хватит.

– С чего ты взяла, что мне дело есть до того, что скажет мой непослушный братец?
– Пилигримка отошла от стены, встала рядом с Хани, подбоченившись, словно продажная девка.
– Он из дому сбежал, совершил грех против воли нашей матери Шараяны.