Такие вот мысли теперь бродили в голове потерявшего покой Могилевского. Ну а Рюмин меньше всего вспоминал своего очередного клиента. В принципе у бывшего начальника лаборатории не имелось абсолютно никаких шансов рассчитывать на более-менее благоприятный исход дела. На него можно смело повесить весь классический набор преступлений, который требуется для отнесения к категории «враг народа», причем без всякой натяжки. Что касается «шпионажа», то, как только Могилевский окажется в тюремной камере, он признается в этом сам. Деваться ему некуда. Хранение ядов легко трансформируется в подготовку к совершению террористических актов против руководителей партии и правительства — вот вам уже второй состав 58-й статьи. А вся болтовня насчет каких-то дурацких забот об интересах госбезопасности страны, которой он прикрывает хищение ядов, так она не выдерживает никакой критики. Разве можно воровать яды в интересах государственной безопасности страны?

Дело оставалось за малым: добиться, чтобы подозреваемый к очередной встрече со следователем сочинил покаянную бумагу с признанием вины во всех преступлениях и слезно просил о снисхождении. Для Рюмина это сущие пустяки. Он заставлял «чистосердечно» каяться в шпионаже, вредительстве и террористических намерениях совершенно безвинных людей, против которых вообще не было никаких зацепок. А тут — недостача в лаборатории такого количества ядов, которым можно отравить сотни людей. Причем, кроме начальника, доступа к ним никто из сотрудников лаборатории не имел — ключи от сейфов с ядами Могилевский держал всегда при себе. Об этом он, кстати, уже написал в своем первом объяснении, видимо из опасения, что на него могут повесить, в дополнение ко всему прочему, должностную халатность.

За ходом размышлений Рюмина Григорий Моисеевич следить, естественно, не мог. Следователь строил свои планы, Григорий Моисеевич — свои. Покой и сон он все равно потерял. К тому же его перестали пускать на службу, и он подолгу бесцельно бродил по улицам, не зная, что предпринять. В конце концов решил довериться судьбе: будь что будет. Самым худшим вариантом ему представлялось увольнение из органов по служебному несоответствию. Но дни шли, его никто не трогал, не вызывал.

Из разноречивых слухов, при случайных встречах с Блохиным и Эйтингоном (которые незадолго до опалы стали его сторониться) Григорию Моисеевичу стало известно, что Абакумов будто бы висит на волоске, а перепугавший его Рюмин выходит в большие начальники. Может, заняв высокий пост, он забудет про бывшего начальника лаборатории? И, немного оправившись от испуга, Григорий Моисеевич позвонил в отдел кадров МГБ. Когда он представился, неизвестный ему сотрудник достаточно категорично ответил одной фразой:

— Никакой информации в отношении вас нет, велено ждать.

Действительно, в те самые дни вокруг Министерства госбезопасности начали разворачиваться грандиозные события, в корне менявшие всю ситуацию и расстановку сил. Сначала Рюмина полностью переключили на только что возбужденное «дело врачей», что обеспечило ему стремительный взлет по служебной лестнице.

По воле судьбы никому доселе не известный подполковник Рюмин оказался втянутым в самые скандальные дела конца сороковых — начала пятидесятых годов. Он стал вхож в кабинеты самых влиятельных кремлевских особ. Его слушали, с ним советовались, считались.

До этого в течение нескольких предшествующих лет Рюмин занимался делом шведского дипломата Рауля Валленберга. Уголовное дело Валленберга найти в архивах не удалось. Тем не менее бесспорно одно обстоятельство — швед находился в СССР и содержался в тюремных застенках. Судя по всему, официального уголовного дела в отношении него вообще не возбуждалось, хотя Валленберга подозревали в шпионаже и постоянно добивались от него признаний в совершении преступлений против Советского Союза. Инициатором задержания и ареста Валленберга стал возглавлявший в те годы Смерш Виктор Абакумов. А потому именно он больше всех нуждался в получении свидетельств обоснованности этой акции и не жалел усилий в поисках необходимых доказательств. Вне всяких сомнений, Абакумов просто не мог упустить шанса «расколоть» Валленберга при помощи персонажей нашего повествования — Рюмина и Могилевского. В пользу такой версии свидетельствует немало загадочных обстоятельств.

Писатель Юлиан Семенов в своем романе «Отчаяние» достаточно много внимания уделил расследованию дела Валленберга. В его повествовании подполковник Рюмин проходит как главный истязатель узника из Швеции. Именно Рюмин, действовавший по указке тогдашнего министра госбезопасности Абакумова, всеми правдами и неправдами добивался от Валленберга признания в шпионской деятельности. Развязка истории Валленберга (1952–1953) у Юлиана Семенова совпадает со временем, когда Рюмин вел следствие против Могилевского и по «делу врачей», с последующим арестом министра госбезопасности Абакумова. Если писатель прав, тогда у Рюмина прежде всего имелся весьма серьезный повод отправить Валленберга на тот свет. Как пишет Юлиан Семенов, узнав об аресте Абакумова, швед порывался выступить свидетелем на судебном процессе против свергнутого министра и против самого Рюмина. Валленберг собирался обвинить и того и другого в применении к нему незаконных методов ведения следствия. Не исключено, что Абакумов, чувствовавший, как над ним сгущаются тучи, незадолго до своего ареста посоветовал Рюмину заняться материалами по делу об исчезнувших из лаборатории Могилевского ядах, вкладывая в это поручение вполне определенный смысл. Компромата на бывшего начальника лаборатории к тому времени набралось уже достаточно, в том числе, как мы уже знаем, имелись и заявления его подчиненных о хищении им ядовитых препаратов. Тем самым следователю была предоставлена удобная возможность спокойно избавиться от опасного обличителя Валленберга с помощью личного «арсенала» ядов Могилевского, ошарашенного предъявленным ему обвинением. Рюмин уже догадывался, что ради собственного спасения Григорий Моисеевич пойдет на все.

Чисто техническая сторона осуществления такого замысла не представляла никаких сложностей: часть наиболее надежных смертоносных ядов, изъятых из сейфа начальника лаборатории, оказалась теперь в распоряжении Рюмина, как, впрочем, и другая, зафиксированная протоколом, которая хранилась дома у подследственного.

Единственное, что в состоянии было опровергнуть ход таких рассуждений, так это всплывшая в последние годы на свет справка начальника санитарной части тюрьмы о смерти Валленберга, датированная июлем 1947 года. Но и ее появление расшифровывает писатель. Юлиан Семенов пишет о разговоре, состоявшемся между Берией и заместителем министра госбезопасности СССР Комуровым (очевидно, с Кобуловым) в конце 1952 года. Берия приказал своему заму: «Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: „Валленберг умер от разрыва сердца“. И запри ее в сейф. До поры до времени…»

Не исключено, что точно так и было сделано. Пребывание же Валленберга в тюрьмах просто перестали фиксировать, а потому установить дату его смерти даже с точностью до года теперь практически невозможно. По одним сведениям, он провел в советских застенках около восьми лет, по другим — три года. Да и в данных о времени смерти имеются расхождения. Что же касается справки, то она не вызывает никакого доверия. Поставить в ней любую дату задним числом, завизировать и скрепить печатью задним числом ничего не стоило. Может возникнуть вопрос: зачем? Все очень просто — чтобы положить конец неопределенности в препирательствах со шведским посольством, постоянно требовавшим от советской стороны представления исчерпывающих сведений о судьбе гражданина своей страны. Такого-то числа, месяца и года умер, мол, ваш человек, и все тут. Хотя для подстраховки Валленберга еще некоторое время могли подержать в тюрьме. Вдруг припечет и придется освобождать дипломата и извиняться за допущенные нарушения закона? Прятать же концы в воду наши органы всегда умели.