— Ну ты даешь! — еще больше заржал Аеха. — Аккуратист, бля! А это козел или коза?

— Козочка! — резко ответил Фархад, уже сильно пожалевший, что решил поделиться с приятелем своей тайной. — Тебе-то что? Отъебись от меня!

— Ладно, — миролюбиво заметил отсмеявшийся Леха. — Мне-то по хую, хоть целое стадо у себя посели.

Они подошли к свежевырытой могиле. Около гроба никого не было. Никиту Бабахина никто в такой дождь хоронить не пришел. Впрочем, может, дело было вовсе и не в дожде.

— А я этого мужика, который в гробу лежит, знаю! Это почтальон наш, — сменил тему Леха. — Я его как раз там и видал накануне.

— Где видал? — не понял Фархад.

— Да в зверинце же! Там, где его потом медведь уделал!

— Правда, что ли? — оживился Фархад. — И чё он там?

— Да ничё, я там как раз был, и тут, гляжу, он… — начал было рассказывать Леха, но в это время сзади подошел какой-то мужик с зонтом, и он осекся. — Ладно, потом расскажу.

Они подтащили гроб поближе к могиле, быстро забили гвоздями и стали подсовывать под него веревки.

Поздним вечером ветер разыгрался вовсю. Метался по глубоким ущельям бирюлевских улиц, бился в окна, свистел, улюлюкал, завывал.

Кирилл Латынин сидел на кухне перед полупустой бутылкой водки, тупо, ничего не видя, смотрел в темное дребезжащее окно. В голове у него плавали, сталкивались и разваливались на куски какие-то бесформенные массы, совершенно не давали ему сосредоточиться.

Жизнь опять потеряла краски, стала даже не черно-белой, а беспросветно-серой…

Откуда-то очень издалека донесся телефонный звонок. Наверное, звонил Санек, но разговаривать ни с кем не хотелось, даже с ним.

Однако телефон гремел все настойчивей, и в конце концов Кирилл, досадливо махнув рукой, заставил себя подняться и потащиться в комнату.

В ту самую комнату, в которой еще недавно жила Светка, а теперь не было никого.

— Да! — сказал он, сняв трубку, и сам удивился, как хрипло и незнакомо звучал его голос.

— Кирилл Владимирович? — уточнила трубка.

— Ну! — подтвердил Кирилл.

— Это говорит Семен Игоревич. Вы меня слушаете?

— Угу, — откликнулся Кирилл, с трудом вспомнивший, что Семен Игоревич — это Сенечка из того самого театра.

— Во-первых, напоминаю вам, что вы до сих пор не принесли заявление в отдел кадров. Вы меня слышите?

— Ага, — снова хмыкнул Кирилл.

Он честно старался осознать смысл слова «заявление», но это не очень получалось.

— Во-вторых, завтра в одиннадцать вам надо быть в театре на репетиции. У вас срочный ввод.

— Ввод? — удивился Кирилл.

Это было первое слово, которое он произнес. Смысла в нем он находил еще меньше, чем в слове «заявление».

— Ну да, ввод! — несколько раздраженно подтвердила трубка. — Вы вводитесь в «Живой труп». Это приказ Эльвиры Константиновны. Так что не опаздывайте. Вы все поняли?

— Ввод в живой труп, — повторил Кирилл.

— Правильно. Ну тогда до завтра. Всего хорошего.

— Ага, — ответил Кирилл и хлопнул надоедливую трубку на рычаг.

Неожиданно в голове прояснилось. Все отчетливо вспомнилось, встало на место.

— Будет ей ввод! — злобно подумал он. — Я ей так введу, что мало не покажется!

Положив трубку, Семен Игоревич Воробчук несколько озадаченно посмотрел на телефонный аппарат. Разговор с новым артистом ему резко не понравился. Интуитивно он чувствовал, что тут возможны проблемы.

А интуиция еще никогда его не подводила.

Немногословный парень, чего и говорить! Мог бы быть полюбезней. Тем более после такого известия. Да и голос у него звучал как-то странновато, не наркотой ли здесь пахнет?..

Семен Игоревич тогда сразу сказал Эльвире Константиновне, что этот Латынин — темная лошадка, надо бы поподробней навести справки, прежде чем принимать решение. Но разве она его слушает?!

Это когда-то Элечка к нему прислушивалась, но эти времена давно прошли. Теперь он для нее хуже говна. Даже уже не Сенечка, это только при чужих, при гостях, а просто Сеня. «Сеня, подай! Сеня, принеси!»